Виктор осторожно вытянул длинную руку и потрогал ее за нос. Ничего, не развалилась. Даже не отодвинулась. Можно попробовать еще... Сидит тихо и молчит. Словно ждет чего-то. Да чего от него дождешься, от идиота необструганного? Склеил чувиху, валенок!..

– Таня...
– глухо и быстро заговорил Виктор, опуская ноги на пол.
– Понимаешь, какая вышла история... Только ты, пожалуйста, не смейся, хотя я, конечно, ужасно смешон и все такое прочее... Но теперь я сам начал бояться... И ничего не могу с собой поделать. Я боюсь тебя!

Танины глаза сделались размером с медные пятаки. И по цвету похоже.

– Кажется, ты слишком много сегодня выпил, - озадаченно заметила она.
– Может быть, тебе сделать крепкого чая?

– Да, чефира бы недурно!
– одобрил предложение Виктор.
– Хотя ты снова ни фига не поняла! Я боюсь к тебе даже прикасаться после всего, что случилось, а ты со своим чаем! Он что, поможет? Если поможет, то давай!

Таня тихонько хмыкнула, потом засмеялась, а потом громко захохотала, откинув назад голову. В милой ямочке между ключиц Виктор снова увидел эту коричневую круглую родинку, которую там на редкость удачно нарисовали...

Он встал.

Танька заливалась так, что абажур над столом зашевелился бахромой в такт незнакомой мелодии, отбрасывая пугающие, неестественные тени.

– Ты надолго?
– спросил Виктор, наклоняясь к ней.

– Сейчас...
– с трудом выговорила она, давясь от смеха.
– Подожди чуточку, скоро отсмеюсь...

Виктор с досадой махнул рукой.

– Я не об этом! Опять не поняла, бестолкушка! Ты здесь, со мной, надолго?

Он едва справлялся с захлестывавшей его нежностью к Таньке. Она совсем залилась в хохоте.

– Очень... своевременный... вопрос!
– прорвалось у нее.
– Навсегда!

– Навсегда?
– Виктор рывком поднял ее со стула на руки.
– Повтори, что ты сейчас сказала?

– Отстань!
– завопила Танька, болтая ногами.
– Ты же... меня... боишься!

– С этим не поспоришь!
– вновь согласился с ней Виктор.
– "Давай бояться вместе!" Но я хорошо запомнил твой ответ. И при случае я тебе его напомню!

– А такого случая тебе не представится, Витя, - вдруг перестав смеяться, серьезно сказала Таня.

Разве Виктор мог тогда предполагать, что она окажется столь страшно, зловеще права?..

Они прожили на Таткиной даче до самого мая, пока, наконец, Крохины не начали собираться что-то сажать на огороде. Зимой ходили на лыжах до абрамцевского музея, постоять у врубелевской скамьи, как говорила Таня.

Заметенные снегом маленькие здания музея казались затерянными и забытыми в этом мире, лишними и никому не нужными. Спрятанная под ненадежной охраной стеклянного купола врубелевская скамья возвышалась на холме над снеговыми просторами странным, непонятным сооружением. Танька стояла рядом с Виктором, положив подбородок на лыжную палку, и задумчиво молчала. Ветер косматил и выбивал волосы из-под ее пуховой шапочки.

Несмотря на свою природную гибкость и пластичность, Таня оказалась невыносливой и быстро уставала, с трудом поспевая за Виктором по лыжне. Но характер при этом проявляла удивительный. Крашенинников посмеивался, оборачиваясь и ожидая, что она вот-вот попросит остановиться отдохнуть или возвратиться назад. Иногда из вредности, для проверки, он умышленно наращивал темп, но Таня упрямо шла сзади, стиснув зубы, выбиваясь из последних силенок, и пощады не просила. "Из чего только сделаны девочки", ухмылялся про себя Виктор.

Вернувшись на дачу, Таня останавливалась перед крыльцом и застывала, совершенно измученная, беспомощно повиснув на палках и не в состоянии даже снять лыжи. И Виктор, проклиная в душе и себя, и ее, расстегивал ей крепления, развязывал шнурки на ботинках и втаскивал на руках в дом, маленькую, слабую, беззащитно прижавшуюся к нему всем телом...

– Ну что?
– спрашивал он, искоса поглядывая на нее и накрывая на стол.
– Завтра с утра побежим?

– Обязательно, - бормотала Танька, прилипая к стулу.
– Я только посижу чуть-чуть, ладно?.. А ты порежь нам колбаски-альбиноски...

– Как водится, - согласно кивал Виктор.
– Тренируйся, бабка! К весне свободно сдашь на мастера спорта!

По утрам он будил ее, напевая "а была она солнышка краше". Танька открывала сонные глаза.

– Что там передавало твое радио?
– спрашивала она.

– Так, информировало, - отвечал Виктор, прижимаясь к ее плечу.
– Болтало всякие разности... Вещало. Надеюсь, нынче я тебе приснился?

– Не-а, - отзывалась, потягиваясь, бесчувственная и чересчур честная Танька.
– Ты ведь знаешь, мне никогда не снятся сны.