Потом он понизил голос и доверительно сказал Дику:

— Я храбрый, очень храбрый человек. Почему мне не признаться в этом? Ты сам увидишь. Ты тоже не из робких. Для такого малыша ты исполнен доблести, и я жму тебе руку с большим восторгом.

— Пойдём познакомимся с Лейлором, — сказал Шейн, уводя Дика.

Верн на прощание помахал им шпагой. Кричали командиры, проверяя по спискам своих людей. Кто-то стрелял из револьвера.

Лейлор стоял на пне, озираясь по сторонам. Когда Шейн с Диком подошли к нему, он слез с пня.

— Это мой друг, — сказал Шейн.

Лейлор пожал Дику руку.

— Хорошо быть среди друзей, — сказал он. — Всегда хорошо, а в такое время особенно. Мой друг, мы больше не балларатские старатели, мы идём по следам греков в Фермопилах, мы выходим на арену истории.

Он повернулся и крикнул красивому ясноглазому юноше канадцу:

— Капитан Росс, пусть люди рассчитаются по два!

Передав приказ другим командирам, Росс подбежал к флагштоку и снял знамя. Потом, привязав его к пеклке, он стал во главе повстанческих отрядов.

— К холму Эврика, защитники Южного Креста! — крикнул Лейлор, и колонна двинулась.

Кое-кто нёс на плече винтовку, другие тащили наточенные пики, у третьих были кирки или лопаты. Дик шёл рядом с Шейном. У костела повстанцы свернули и пошли через лощину. Отряд Дика был одним из передовых. Поднявшись на холм Эврика, мальчик оглянулся. Он увидел, что сдвоенные ряды повстанцев растянулись по всей широкой лощине и её дальнему склону до самого костела.

Когда последний ряд взобрался на холм, Лейлор велел строить баррикаду — не столько в качестве укрепления, сколько для того, чтобы образовать заслон, за которым можно было бы без помех проводить учения и заниматься подготовительными работами. Размещённый в отгороженном лагере штаб повстанцев должен был внести большую чёткость в ход восстания.

Пространство площадью приблизительно в акр было наспех обнесено оградой из брёвен, перевёрнутых телег, камней и всякого хлама. На холме не было настоящих шахт, потому что никто не знал, проходит ли там золотоносная жила, но несколько «сторожей» жили там на своих участках и от нечего делать вырыли неглубокие ямы. Несколько палаток этих старателей оказались в зоне, отведённой под лагерь; в них-то и расположился Лейлор со своим штабом.

Людям разрешено было разойтись. Некоторые старатели вернулись в долину, другие рьяно принялись строить ограждения, третьи, соединившись в небольшие отряды, продолжали учение. В каменном очаге развели огонь, и кузнец начал ковать наконечники для пик.

Из всех старателей, собравшихся на холме Бэйкери, походным порядком в лагерь пришло около трети. Иные с осторожностью относились к мысли о вооружённом сопротивлении; другие хотели посмотреть, как будут развиваться события; некоторые разбрелись по своим хижинам и палаткам, намереваясь по первому призыву присоединиться к повстанцам, но пока желая спокойно есть и спать.

Лейлор не мог держать под ружьём большое количество людей: для этого у него не было ни командиров, ни нужных средств. Он собирался сделать из лагеря командный пункт, где можно было бы с максимальной быстротой и пользой для дела продолжать обучение добровольных отрядов.

Командиры, Верн и второй немец — Льюмен, Кенворти и второй американец — Макджил, Лейлор, Рафаэлло и несколько других собрались неподалёку от лагеря, в лавке, которую содержал ирландец, некий Шенахан. Там они составили Декларацию независимости и избрали Лейлора главнокомандующим.

В нескольких ярдах от лагеря Дик с Шейном нашли незанятый полуразрушенный сарай и устроили там себе ночлег. Когда спустились сумерки, повстанцы развели костры, и под летним звёздным небом зазвучали песни ирландских повстанцев, английских чартистов, немецких борцов на баррикадах. Вблизи от Дика пела группа чартистов, арестованных в Англии за то, что они добивались всеобщего избирательного права с тайной подачей голосов, и приговорённых к каторжным работам с высылкой в Австралию. Дик был глубоко взволнован их песней.

Я видел купы гордых ив

В полях отчизны милых.

Стихий бушующих порыв

На землю повалил их.

Огнём сверкает небосклон,

Рычит, как зверь голодный:

Пусть будет молнией сожжён

Враг хартии народной.

Не успели чартисты замолчать, как зазвучал молодой ирландский голос:

Пусть клич наш слышит твердь:

Победа или смерть!

О сын Ирландии,

Сражайся за свободу!

Гони из сердца страх,

Врага повергни в прах,

Рази безжалостно

И конных, и пехоту.

Потом, словно прощаясь со старой жизнью, хор голосов запел балладу, сложенную австралийскими беглыми каторжниками:

По течению Сиднея, милая,

По теченью реки