Шрифт:
Тинни остаток вечера не отходила от меня. Аликс тоже держалась рядом; по всей видимости, она не слыхала поговорки: «Рыжих не переупрямишь». Надо было ее предупредить; уж у меня-то подобного опыта предостаточно.
Даже закадычные друзья Вейдеров и Николасов стали собираться задолго до того, как оркестр закончил играть. Тай печально взирал на их сборы, Никс готова была разрыдаться.
– Паскудство, – пробормотала Тинни, вместе с которой мы стояли у дверей и глядели на стремительно пустеющую залу. Джеррис Дженорд кивнул, будто ее фраза предназначалась ему. Мажордом выглядел так, словно у него внезапно началась отрыжка. – Бедняжка Никс! Принести себя в жертву ради благополучия семьи и получить вместо праздника кучу дерьма…
– Женщина! И тебе не стыдно так выражаться?
– Заткнись, Гаррет. Что хочу, то и говорю. Никс так расстроилась… И что ей теперь делать, скажи на милость?
– На Максе, по-моему, лежит проклятие. И не на нем одном, а на всей семье. Когда Никс вошла в семью, проклятие распространилось и на нее. – А может, тут и в самом деле замешано какое-то проклятие или иное чародейство? Казалось просто невероятным, чтобы на одного-единственного человека вереницей сыпались все возможные и невозможные беды.
По зале носился Грессер. Такое впечатление, будто с разъездом гостей у его уполовиненной команды резко прибавилось работы.
Тинни попрощалась с каким-то типом, которого мне представить не удосужилась.
– Собираешься сунуть меня в чулан и выпускать по большим праздникам? – ревниво справился я.
– Отличная мысль. – Она пристально поглядела на меня. – И всякие Аликс уже не пристанут. Ты идешь?
– Вообще-то я предпочел бы остаться. А с каких это пор ты жеманиться стала?
– Я? Гаррет, опомнись!
– Ты, ты. Думаю, Дин меня не съест, если я проведу эту ночь не дома. Особенно если сочинить историю и упомянуть пару раз твое имя. – Тинни ходила в любимицах у старины Дина.
У меня, впрочем, тоже.
– Что меня в тебе восхищает, так это твоя неподдельная радость по поводу…
– Прошу прощения, сэр. – Дженорд проводил того типа, с которым Тинни попрощалась, до кареты и успел вернуться. – Вас хотят видеть.
Снова?
– Надеюсь, человек приличный?
– Увы, сэр, отнюдь не приличный.
– Так я и знала, – прошипела Тинни мне в спину.
Я вышел во двор. Там меня поджидал Релвей.
Конечно. Кто еще это мог быть? Уж всяко не мой треклятый голубок. После безобразия, учиненного в зале и окончившегося позорным изгнанием, попугай исчез бесследно.
Может, до него добрались нетопыри. Или он залег где-нибудь в укромном местечке, дожидаясь рассвета. Попка-Дурак – попугай городской, не то, что те птахи на островах: они бодрствовали ночи напролет, подражая возгласам часовых и стонам раненых.
Значит, Релвей. Говорите, не приличный человек? Да Дженорд подавился бы собственной слюной, узнай он, кого принесла нелегкая к дому Вейдера.
Вид у Релвея был потрепанный.
– Устал? – спросил я.
– Да нет.
– Что стряслось?
– Хочу, чтоб ты кое на что взглянул.
– Ничего хорошего, верно?
– Верно. Ночка выдалась…
51
Да уж, ночка и вправду выдалась богатой на события.
Идти оказалось недалеко, приблизительно до того места, где ребятки Релвея остановили фургон оборотней.
Черный экипаж Белинды. Пустой. Обе лошади лежали на земле: одна не шевелилась, у нее в горле торчал арбалетный болт; вторая судорожно дергала копытами.
– Яд, – пояснил Релвей, указывая на болт.
Сорванная дверца экипажа болталась на единственной петле. На подножке сидел незнакомый мне парень, придерживал левой рукой правую – очевидно, сломанную… – и тихонько постанывал.
Чуть поодаль два трупа. Обоих я знал. И, естественно, никаких зевак и никаких свидетелей.
– Это Пеквуд, – сказал Релвей, ткнув пальцем в парня со сломанной рукой. – Все случилось у него на глазах.
Пеквуд печально кивнул.
– Расскажи еще раз, для моего друга.
Друга? Гаррет, приятель, я бы почаще посматривал на руку, что хлопает тебя по плечу. Однажды в ней наверняка блеснет сталь.
– Карета ехала с той стороны, – начал Пеквуд, – лошади шли шагом. Вдруг вон оттуда выскочили два типа. – «Оттуда» означало с улицы, куда экипаж Белинды должен был свернуть по дороге домой. – По-моему, они собирались устроить засаду в другом месте, но им пришлось переиграть, потому как тот, кто сидел в карете, решил ехать иначе.