— Да нет, я всем довольна, — ответила Иерихонская Роза. Ее лицо теперь походило на крошечный овал в буйно зеленеющей плоти. — Я… во всем этом укоренена. Мне нравится такое времяпрепровождение. Оно такое… медлительное. Хорошо.

Она прикрыла глаза, словно размышляя о чем-то.

— Кольцо Вертанди, — сказала вдруг Урожайная Луна. Благоухающий Кулабар уселась на корточки в траву перед разумным деревом. Под ее ягодицами закопошились какие-то лесные бестии.

— В какую игру ты играешь? — С тех самых пор, как продолжительность жизни стала соизмерима с неспешным движением звезд в космических просторах, тысячелетние мудрёные игры сделались основным занятием общества Клады, составляя его основу и ут'oк. — Если ты не хочешь общаться с ними, то, может быть, будешь более разговорчива с нами?

Иерихонская Роза открыла глаза. Ее носовая перегородка постепенно замещалась деревом, а губы и так уже едва виднелись в древесной толще.

— Это был не единственный их флот. Там теперь еще много таких же. Некоторые запущены тысячелетия назад.

— Сколько их там?

Иерихонской Розе было уже трудно говорить. Благоухающий Кулабар подвинулась ближе.

— Все. Враг предстал во всей мощи своей.

Тогда поредевшие листья Иерихонской Розы вдруг зашелестели, а Благоухающий Кулабар почувствовала, как сотрясается земля. Урожайная Луна, вдруг потеряв равновесие, была вынуждена схватиться за одну из ветвей. Никто из них никогда прежде, ни в одной из своих десяти реконфигураций, не ощущал ничего подобного. В каждую клетку их вновь сотворенной плоти, в каждую ячейку памяти хлынула информация.

…Сердцевинный Мир Клады активировал двигатели Маха и начал медленное, очень медленное, подобное поцелую или эддическому напеву, ускорение, удаляясь в искривленном пространстве-времени прочь от разбухшего гневного лика Сейдатрьи.

Недозревшим росткам предстояло погибнуть вместе с планетой, поскольку миры Сейдатрьи давно уже покинули зону, где возможно было поддержание биологической жизни.

Вызовы и мгновенные сообщения на скорости света заполонили всю систему.

Восемьсот наполовину выпестованных дочерних хабов, подобных застегнутом вокруг газового гиганта жемчужному ожерелью, были сорваны с орбит: ленты меньших Сердцевинных миров и еще не замкнутые полые обитаемые сферы.

На четверти расстояния до ближайшей звезды, в холодной глубоко-синей тьме облака Оорта, фабрикаторы и системы обороны слетели со своих орбит и начали падение внутрь цепи Сердцевинных миров.

И все это было проделано волею военного совета — Палаты Вечно Обновляющихся Вод — и обеспечивавшего представительную демократию Сердцевинного мира сверхразума, именовавшегося Глубокое Синее Нечто. Они начали действовать в тот самый миг, как им удалось выведать маленькую тайну Иерихонской Розы.

На всех частотах Система Сейдатрьи полыхнула сигналами коммуникационных мазеров, отправивших через десятки и сотни лет срочные сообщения соседним Сердцевинным Мирам, облачным цивилизациям и даже плотским планетам. Сообщения были просты: наконец-то, почти через сотню тысяч лет, мы можем нанести Врагу окончательное поражение. Приготовьте свои торпеды из антиматерии, снарядите планеты-убийцы, зарядите солнечные пушки и квантовопенные дестабилизаторы. И поспешите к Кольцу Вертанди.

— Хорошо, но что же это такое — Кольцо Вертанди? — спросила озадаченно Благоухающий Кулабар. Но от Иерихонской Розы уже осталась только одеревеневшая усмешка, навеки застывшая в толще ствола. Едва ощутимая пустота в сердце, подобная выемке, какую нащупывает язык на месте утраченных, нежно любимых зубов, свидетельствовала о том, что Иерихонской Розе удалось ускользнуть за мгновение до того, как Палата Вечно Обновляющихся Вод обрушила на нее всю мощь своей системы дознаний, сровняла ее с неразрушимой квантовой пеной, лежащей в основе мироздания, и вытянула из нее желанный секрет.

— Ну что, опять? — спросила Урожайная Луна.

— Опять!

Во всей Известной Вселенной не было ничего, кроме Клады. Вся жизнь была ее частью, и она была самой жизнью. Десять миллионов лет назад она ограничивалась единственным разумным видом на одной-единственной планете — и мир этот не был забыт, потому что Клада не забывает ничего. Этот мир, вместе с его системой, был давно уже трансформирован в Сердцевинную сферу, вокруг которой обращалось подобное солнечному гало кольцо вычислительных объектов, но память о нем по-прежнему сохранялась, когда светло-голубое око его материнской планеты мигнуло один раз, дважды… десять тысяч раз. Корабли, корабли! Испытательные корабли, корабли с плотской командой, корабли быстрые и медленные, корабли изо льда, несущие в себе зерна жизни; астероидные колонии, пустоголовые кометы, запущенные к иным мирам, иным звездам — их путешествия длились веками. Затем, после Третьей Эволюции, — выгруженные корабли замелькали во мраке одиночными вспышками квантовых вычислений. За первые сто тысяч лет истории Клады была колонизирована тысяча миров. За следующие сто тысяч лет — в сто раз больше. И еще в сто раз больше, и еще, и еще; колония заселяла колонию, которая заселяла свою колонию, пока космические обитатели, населявшие хабы Сердцевинного мира и выгруженные в виртуальность, заселяли куда более обширные промежуточные пространства, ведомые сердцем и чувством внутренней истины. Релятивистские корабли рассекали космос, обгоняя в вихре искорок медлительные и громоздкие армады предшествующих поколений; роботизированные сеятели ловили своими парусами солнечный ветер, устремляясь к биосферам, чтобы оросить их соками новой жизни; эскадры терраформировщиков перепрограммировали мертвые луны и проклятые планеты, обращая их в колыбели жизни, разума и цивилизации. Существа, ранее разделившиеся в ходе Второй и Третьей Эволюций на космических обитателей и выгруженных, продолжали расщепляться на неисчислимое количество подвидов и новых видов; их культуры, движимые импульсами эволюции и деградации, разносились по Вселенной, подобно сгусткам пыли. Раса, некогда известная как человечество, стала одним из лепестков великой хризантемы Клады, превратилась в общество космологических масштабов, преодолела законы жизни и смерти солнц и планет, сделавшись неуязвимой, неуничтожимой; она разрасталась даже быстрее, чем могли обмениваться накопленным знанием о самих себе немыслимо древние и почти всемогущие цивилизации четвертого кардашёвского типа [6] ; целые шаровидные кластеры превращались в беспокойные муравейники квантовых нанопроцессоров.

Новые виды, подвиды, гибриды. Жизнь стала обыденным явлением на космических просторах — даже многоклеточная жизнь! Клада содержала ДНК сотен тысяч инопланетных биосфер, непрестанно разрастаясь и обогащаясь видовым разнообразием. Но сама по себе разумная жизнь была уникальна. За все время Большого Скачка Кладе так и не довелось столкнуться с принципиально иной жизнью, наделенной разумом и сознанием собственной смертности — ключевым для формирования цивилизации качеством. Клада была совершенно одинока. И посему сохранение разума стало величайшей ценностью и главным девизом Клады: разум, это противящееся энтропии порождение ее близнеца-информации, должен стать самой могущественной силой во Вселенной, средоточием энергии, пред которой бессильны будут все остальные физические законы. Лишь разум способен воспрепятствовать тепловой смерти Вселенной, сразиться с волком, который явится из тьмы в неизмеримо далеком конце времен. Разумная жизнь была избрана судьбой и наделена предназначением.

И вдруг исследовательский зонд «Худжжайн» [7] , размером не больше розового шипа, но куда более острый, исследуя окрестности маленького красного карлика, обнаружил миллион хабов, согревавшихся у последних тлеющих угольков умирающего светила. Когда византийский православный император из династии Палеологов получил первое донесение о встрече с передовыми отрядами движущихся с юга мусульманских полчищ, он сперва принял этих людей за приверженцев очередной еретической христианской секты. Сходную ошибку допустил и зонд «Худжжайн», но она была быстро исправлена. В памяти зонда в компактифицированном одиннадцатимерном виде хранилась вся история Клады, и сквозной поиск по ней привел зонд к откровению.