По словам писателя С. Логинова, «приятно выбрать подходящую эпоху, подправить в ней самую малость, а потом с удовольствием лицезреть, как история меняет свое течение, рушатся прежние государства и воздвигаются новые, перекраиваются политические карты, гибнут и возвеличиваются народы. В подобные мгновения чувствуешь себя демиургом, и всякие александры македонские и чингис-ханы — лишь фишки в твоей настольной игре» [2] .

К примеру, одна из недавних работ, посвященных этому, — «Выбирая свою историю» — попытка авторов представить довольно длинный временной пласт в виде ключевых точек, когда наша отечественная история могла пойти разными путями благодаря тому, что разные силы имели в голове разные проекты будущего. Они боролись между собой, и успех одной из сторон не был предопределен. Речь идет о сравнении стратегий реально действовавших персонажей: какое будущее они видели, за что они боролись, что из этого вышло.

Именно «многокрасочность» истории обнажает один из важнейших философских «срезов» исторического познания — проблему альтернативности истории. Трудно назвать другую историко-теоретическую концепцию, которая вызывала бы сегодня такой же напряженный интерес научной общественности, как «история неслучившегося» [3] .

Согласно известной метафоре, история напоминает «сад расходящихся троп». Многие современные представления о ходе исторического процесса предполагают не один, а несколько исходов будущего. История предстает итогом сознательных, целенаправленных усилий, а социальное действие — незавершенным процессом со множеством сценариев, реализация которых зависит не только от выбора, решительности, целеполагания, но и от случайных исторических обстоятельств. «Разветвление» исторических процессов и их ускорение ведет к социокультурному разрыву между прошлым, настоящим и будущим. А в условиях транзитивных социумов, каковым является Россия, усиливается социальная коллизия между осуждением прошлого и неприятием будущего.

В последнее время конструирование разнообразных схем альтернативной истории России (и не только России) превратилось в особый жанр художественной и научной литературы. Ему отдают дань не только писатели-фантасты, но и ученые-историки. Сказываются возросший общественный интерес к отечественной истории, а также очевидный эффект разочарования от знакомства с ее реалиями, особенно минувшего XX в., ставшего столь драматичным для России.

В какой-то мере альтернативная история — это наш «поминальный плач» по утраченным возможностям, нежелание смириться с неизбежным. Упущенные возможности не всегда заведомо лучше реально случившегося, но их выявление и анализ позволяют понять и логику произошедшего, и цену, которой оплачен пройденный путь. Именно сопоставление сбывшегося и возможного позволяет увидеть «многомерность» таких, казалось бы, всем понятных слов, как «свобода» и «власть», обретающих в устах различных исторических персонажей да и самих историков несхожие смыслы.

Особенностью нынешней ситуации в восприятии истории является то, что мы перестаем ощущать ее как нечто, бывшее в прошлом «на самом деле». Приходит понимание, что история — это, прежде всего, субъективный образ прошлого, который складывается у того или иного поколения и который меняется с приходом нового поколения, находящего в истории ответы на свои вопросы и свои проблемы.

Вместе с тем есть история как некая реальность, объясняющая человеческие коллективные действия, как социальная материя, которую мы создаем собственными руками и которая показывает, чего же мы в этой реальности хотим, как мы живем, в какую сторону движемся. И есть история как наука, представляющая собой систематическую, в форме специального института, последовательную попытку рационализировать мотивы человеческих действий в различных политических, социальных, экономических, культурных обстоятельствах.

Что совершает историк, философ, социолог, занимаясь познанием? Удовлетворяет потребность ума в интеллектуально-познавательной деятельности? Или открывает истину, необходимую для мыслительного творчества и жизнеустроения общества?

Вопросы, на которые с ходу не ответишь. Недаром существенной для любого исследования является проблема критериев научности знания: по каким признакам выделяются научные знания из всей сферы знаний, включающей и их ненаучные формы. Под истинностью знания понимается соответствие его познаваемому предмету — всякое знание должно быть знанием предметным, так как не может быть знания «ни о чем». В противном случае, как говорят в околонаучных кругах, — «исследуя неизвестное, получишь непонятное».

Однако истинность присуща не только научному знанию. Она может быть свойственна и донаучным, практически-обыденным знаниям, мнениям, догадкам. В гносеологии различаются «истина» и «знание». Понятие «истина» подразумевает соответствие знания действительности, достоверность его содержания безотносительно к познающему субъекту и существующего независимо от него в силу своей объективности. Понятие «знание» выражает форму признания истины, предполагающую наличие тех или иных оснований, в зависимости от достаточности которых имеются различные формы признания истины: мнение, вера, практически-обыденное знание, наконец, научное знание.

В истории народов, как и в жизни конкретного человека, бывают, как известно, периоды длительного, относительно спокойного поступательного развития в избранном направлении и пункты переломов, исторические перекрестки и развилки — чаще всего небольшие по длительности фазы смены вектора движения, периоды кризисов и катастроф, взлетов и падений.

Обострение исторического мышления нередко связано с катастрофическими этапами развития истории. Недаром Н. Бердяев в своей работе «Смысл истории» отмечал, что исторические катастрофы и переломы, которые достигали особой остроты в известные моменты всемирной истории, всегда располагали к размышлениям в области философии истории, к попыткам, осмыслить исторический процесс, построить ту или иную философию истории. Момент философско-исторической рефлексии всегда есть следствие завершения того или иного этапа развития истории, следствие возможности абстрагироваться, дистанцироваться от него. История философской мысли предоставляет нам достаточное количество примеров, подтверждающих этот вывод.

История — наука непростая, ибо ее многочисленные загадки и тайны напрямую связаны с уникальным статусом человека в мире и свободой его воли. Тайна истории кроется в тайне человеческой личности. Поэтому история — это причудливое сочетание закономерностей и случайностей, иррационального и рационального, переплетение Добра и Зла.

Человечество, если, конечно, оно с течением времени не мутирует или не погибнет от взрыва сверхновой звезды, когда-нибудь раскроет тайны возникновения Вселенной, жизни, разума, но тайн прошлого полностью не постигнет никогда, поскольку с течением времени это прошлое все более отдаляется от нас, «теряясь во мгле веков». Недаром культуролог Б. Парамонов как-то обронил, что «современники всегда лучше видят и понимают события, чем последующие мемуаристы или историки».