Всякое общество изобретает соответствующие ему формы проявления и суммирования недовольства. Советское общество открыло для себя такую специфическую форму, как диссидентское движение. Диссиденты не ставили вопрос о свержении существующего строя, поскольку не принимали насилие, а также понимали, что внутренними силами осуществить это невозможно.

Их делом было слово. Они выражали протест против общей ситуации в обществе. Диссидентство стало устойчивым и значительным феноменом советской действительности. Известное единство ему как общественному явлению придавало активное неприятие сложившихся в стране порядков, стремление к свободе и правам человека. По определению правозащитника С.Ковалева, «общим было лишь омерзение, внушаемое так называемой «советской действительностью», осознание (или ощущение) собственной нравственной несовместимости с нею, невозможность прожить жизнь, постоянно покоряясь этой тупой и недоброй силе» [214] .

Диссиденты, похоже, чисто опытным путем нашли для себя наиболее приемлемое идеологическое оформление — быть больной совестью советского общества. В этом и заключалась их альтернатива. Говоря об акции в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию 25 августа 1968 г., современные историки пишут, что «горстка людей выбрала и реализовала альтернативу — стать свободными гражданами в несвободной стране. Горстка граждан показала всем остальным, как это делается, и навсегда впечатала этот опыт в память нации» [215] .

В 1957–1958 гг. социальные иллюзии, порожденные разоблачениями «культа личности» на XX съезде и мифом о наступившей либерализации, с одной стороны, трудности адаптации к новой политической интерпретации недавнего прошлого — с другой, наложились на оценку обществом противоположных по своей политической направленности событий. С одной стороны, происходила откровенная демонстрация мускулов — подавление советскими войсками народного восстания в Венгрии. С другой — удаление в 1957 г. из политического руководства ортодоксальных сталинистов — Молотова, Кагановича, Маленкова.

Со второй половины 1950-х гг. в разных городах возникали диссидентские подпольные организации, численностью в пределах десятка человек. В Москве — «Русская национальная партия», или «Народно-демократическая партия России» (1955–1958 гг., организатор В. Поленов), «Российская национально-социалистическая партия» (1956–1958 гг., А. Добровольский). В Ленинграде — кружок под руководством студента В. Трофимова (1956–1957 гг.) и другие. Деятельность этих организаций была пресечена КГБ.

В конце 1956 — начале 1957 г. на историческом факультете МГУ сложилась группа марксистского толка под руководством Л. Краснопевцева. Ее участники пытались создать новую концепцию истории КПСС и новую идеологию. Весной 1957 г. они установили связь с польскими оппозиционерами. Писали исторические заметки об СССР как помехе прогресса. Выступали против «сталинского социализма», за создание рабочего самоуправления. В июле 1957 г. распространили листовки с требованиями суда над сообщниками Сталина, усиления роли Советов, права рабочих на забастовки, отмены 58-й статьи Уголовного кодекса.

В 1956–1957 гг. в Ленинграде действовал кружок из числа сотрудников библиотечного института Р. Пименова, Б. Вайля и др. Его участники устанавливали связи с единомышленниками в Ленинграде, Москве, Курске, пытались координировать их деятельность. Они написали и распространяли «Послесловие» к докладу Хрущева на XX съезде партии. В сентябре 1957 г. пять участников кружка были осуждены за то, что «создали из студентов библиотечного института нелегальную группу для организованной борьбы с существующим строем», а фактически — за распространение листовки против безальтернативных выборов.

Осенью 1963 г. генерал-майор П. Григоренко, в дальнейшем видный участник правозащитного движения, и несколько его сторонников распространяли в Москве и Владимире листовки от имени «Союза борьбы за возрождение ленинизма», предлагая меры против «нового культа личности». Борющихся пока было очень мало: десятки, от силы сотня. Но власть сама порождала все больше и больше несогласных.

Прежде всего, это была «борьба за историю» и за демократизацию общественной жизни.

Оценки, которые получили события прошлого на XX съезде, явно оказались недостаточны для многих думающих людей. Однако в планы партийно-номенклатурной верхушки вольнодумство никак не входило. Начинаются политические преследования: дело Бродского, дело Синявского и Даниэля, дело Гинзбурга и Галанскова. Все это многими воспринималось как возвращение к сталинизму.

К началу 1960-х гг. зародилось правозащитное движение. Его основателем был А. Есенин-Вольпин, сын знаменитого поэта. Он высказал простую мысль: в советском государстве, каким бы оно ни было, существуют законы и существует конституция. Несчастье нашего общества в том, что граждане не верят в закон, не знают законов и поэтому не могут отстаивать свои права, опираясь на законы. Необходимо противопоставить нарушению законности со стороны государственных и партийных чиновников борьбу за соблюдение советских законов, за соблюдение конституции. Постепенно мысли, высказанные Есениным-Вольпиным, а затем В. Чалидзе, начали приобретать все большую поддержку среди нонконформистов и либералов и привели в середине 60-х гг. к возникновению правозащитного движения [216] .

Становление диссидентства во многом было связано и с самиздатом. Его содержанием стали поэзия Серебряного века; романы и повести М. Булгакова, А. Платонова, В. Гроссмана, В. Шаламова; публицистика и эссе В. Буковского, А. Марченко, А. Амальрика, Г. Померанца, А. Сахарова, А. Солженицына. Поиски свободы, стремление к либерализации общества, возрождение чувства индивидуальной ответственности за судьбы страны и народа послужили истоками начавшегося духовного возрождения.

Немалую группу диссидентов составляли те, кто исповедовал принципы ленинизма. Генерал Григоренко писал: «Куда мы идем, что будет со страной, с делом коммунизма… Я начинаю искать ответы на эти вопросы и по старой привычке обращаюсь за ответом к Ленину». Рабочий А. Марченко вел «раскопки в тех 55 томах, куда спрятали подлинного Ленина». Молодой Буковский признавал, что «извлек много пользы из чтения Ленина».