— Не печалься! Твои дети в безопасности, завтра на рассвете тебе сообщат об этом. Их судьбу определили их прежние жизни, за их прежние грехи тэнгу [20] переделал мужчину в женщину, а женщину сделал подобной мужчине, и об этом постоянно печалилось твое сердце. Тэнгу сотворил злое дело, но ты неустанно шел путем Будды, нескончаемо возносил молитвы, и теперь все вернулось на свои места, мужчина стал мужчиной, женщина стала женщиной — как ты того и желал, теперь их ждет благоденствие, знай, что твои волнения лишь малая толика возможного воздаяния.

Садайдзин сказал жене, матери Вакагими:

— Долгие месяцы я не мог прийти в себя. Я давно не видел Вакагими, но сейчас мне привиделось, будто он стал мужчиной.

Жена была поражена и поведала ему о том, что случилось с Вакагими в последнее время. Отец обрадовался: сон обещал быть вещим.

— А я ведь даже не знал, что Вакагими ушла, — удивленно сказал он.

Рассвело, явился посыльный, и что-то прошептал матери. В удивлении она произнесла: «Тот монах, привидевшийся мужу во сне, сказал правду!»

В доме еще спали.

— Сюда, сюда! — позвал Садайдзин.

Химэгими с детства привыкла к мужскому обществу и у нее была прекрасная внешность. Но ведь слабый и не показывавшийся на людях Вакагими, если постарается, тоже может стать сильным.

Вакагими вошел, отец поднес лампу к его лицу — будто благоуханный Химэгими отразился в нем. Вакагими был повыше и выглядел обворожительно. Химэгими брала молодостью, но по сравнению с окружавшими ее мужчинами ей немного не хватало роста, и это несколько портило ее, зато во внешности рослого Вакагими не было изъянов. Пристально разглядывая Вакагими, Садайдзин чувствовал себя как во сне. Он не мог выносить, что ничего не знает о Химэгими и всхлипывал в голос. Успокоившись, он спросил:

— Ну что, где он? Говори же!

— Теперь он стал женщиной. Она сказала: «Меня так печалило, что я не такая, как другие, вот и стала тем, кем должна быть, я скрылась — узнать, что из этого выйдет. Но пока не отрастут волосы, я не покажусь на глаза людям». Поэтому я вернулся один, так она хотела, — сказал Вакагими.

— Пусть будет так, пусть будет так, — произнес отец и прекратил расспросы.

Все было точно так, как обещал ему монах во сне. Садайдзин заплакал от радости.

— Вот и хорошо, мы сделаем так, будто она и есть Распорядительница женских покоев, а ты займешь место Советника, — сказал отец.

— Я провел многие годы взаперти и мне будет непросто войти в общество. К тому же нужно, чтобы и Химэгими согласилась. Подождем какое-то время. Сначала я увижусь с Химэгими, а уж потом… — сказал Вакагими. Он ушел на рассвете.

Теперь печаль отпустила Садайдзина, сердце его наполнила радость. На завтрак он съел немного рисовой каши. Жена спросила:

— Когда Вакагими снова отправится в Удзи?

Встреча с Вакагими принесла Химэгими радость. Это было, как сон. И теперь она решила, что оставаться здесь невозможно. Однако взять с собой мальчика было бы странно, а оставить его — горько. Химэгими мучилась этой мыслью. «Связь матери и ребенка не может прерваться, наверное, мы сможем встречаться время от времени. У меня было такое высокое положение, хотя ребенка и жалко, но остаться здесь, в этом безлюдном месте, жить горькими ожиданиями, что Сайсё посетит меня…» — думала она. Итак, все еще помня свою мужскую жизнь, она приняла трудное решение. Без всякой жалости она сожгла могущие вызвать подозрения бумаги, и теперь не отрываясь смотрела на мальчика, он был так очарователен, он что-то гулил, чувствуя себя защищенным, улыбался… Видя это, ей стало очень его жаль.

Приехал Сайсё. Было понятно, что и на этот раз надолго он не задержится. Полагая, что это их последняя встреча, Химэгими не хотела показать свое недовольство, она приоделась и выглядела бесподобно. Четыре нижних платья были красными, пятое, на зеленой подкладке — желтым, поверх них — бордовая на желто-зеленой подкладке накидка. Еще совсем недавно ее лицо выглядело изможденным, но теперь она уже оправилась, она источала благоуханное сияние, ее волосы сверкали — будто бы солнце отражалось в них. Когда она сидела, они чуть-чуть не доставали пола, их концы были рассыпаны веером по одежде, и это выглядело даже лучше, чем если бы они были в два раза длиннее. В ее чертах, во всем ее облике не было ни малейшего изъяна. Сайсё восхищался ее красотой. Позабыв про горести, он взволнованно произнес:

— Правду говорят: женщина расцветает, когда у нее появляется ребенок. Как ты хороша! И как я мог думать, что лучше не бывает, когда ты была мужчиной? Нет, сейчас ты много прекраснее. Попадись ты людям на глаза сейчас — всякий влюбится, — в безграничном восхищении он провел рукой по ее волосам. В этот миг он уже не помнил про свои тревоги, связанные с Ённокими. А ведь он любил ее так, что был готов поменяться с ней местами. Забыв про нее, он улегся рядом с Химэгими. Но тут снова пришел посыльный от Ённокими:

— Она выглядит так, будто это конец, она умирает.

Для Сайсё было невозможно покинуть Химэгими, но и не пойти к Ённокими было тоже нельзя. Сайсё страшно расстроился и не мог решить, что ему делать.

— Если она станет рожать, доложите, — распорядился он.

Посыльный тут же со всех ног побежал обратно, все это было так ужасно.

— Все же мне придется отлучиться — до тех пор, пока не наступит ясность. Она вряд ли проживет долго, и я не должен быть с ней жесток. Ты ведь понимаешь: у нас с тобой все так хорошо, и ты не станешь, конечно, сердиться, ты будешь веселой и радостной, не правда ли? Я побуду с ней, подожду, пока все не разрешится, а потом ты сама убедишься, как я тебя люблю, и уж тогда можешь сердиться, — сказал он, роняя слезы. Он явно не знал, как ему быть.