Фиор зевнул, поднялся со стула, растер слегка занемевшие запястья. До спальни было совсем близко, но заснул он, кажется, еще не дойдя — и только поутру, проснувшись еще до явления камердинера, удивился, что вчера ухитрился и скинуть одежду, и аккуратно сложить ее на кресло. Старую, с чужого плеча, но хорошо послужившую — и ее не стоило обижать пренебрежением. Через щель в портьерах лился яркий радостный свет, скользил, оживляя пресный узор на сером саурском ковре, тянулся к противоположной стене, пытался добраться до совсем новой, свежо и остро пахнущей резной кленовой панели.

Никто не подкрадывался, дробно топоча легкими лапками, не выглядывал из угла, но память о вчерашней победе — еще не над призраком, над собой — осталась, не растворилась вместе с остатками легкого беспечного сна. До обеда было еще вдоволь времени, и нужно было заняться крайне тягостной, неприятной вещью; чем быстрее покончишь с ней, тем лучше. Ханна в светлом утреннем платье казалась совсем не той грозной северной воительницей из алларских сказок, что несколькими днями раньше. Удивленная неожиданным визитом господина регента девушка, совсем юная, с широко распахнутыми глазами, беззащитная и по-детски открытая. Фиор помнил, с какой легкостью эти глаза могут налиться гневом, полыхнуть молнией — помнил, но не верил. Уж лучше бы она была той, суровой девой, а не почти ребенком, прячущим руки в пышных белых хризантемах маленького сада. Цветы тянулись к ней, ластились, кивали белыми головами.

— Госпожа Эйма, я должен с вами серьезно поговорить. Возможно, мои слова покажутся вам оскорбительными. Возможно, я глубоко неверно истолковал те признаки благосклонности, которые…

— Вы хороший регент, я знаю, — поднялись и опустились длинные темные ресницы.

— Но я не член королевского совета. Мне не нужны доклады. Говорите просто.

— Госпожа Эйма… Ханна… я, может быть, ошибаюсь, но если вы когда-нибудь хотели связать со мной свою жизнь…

— Хотела…

— Это было бы чудовищной ошибкой. Этого не может случиться. Я не имею права… я считал бы за честь, но это недопустимо.

— Вы дали обет безбрачия? Или король подыскал вам другую невесту? — отблески улыбки в серых глазах, и как тяжело смотреть в них, но нельзя отвернуться…

— Я еще не дал такого обета, но…

— Могу я узнать, в чем причина? — строго спросила Ханна.

— Нет, увы, нет…

— Вы неподражаемы, господин герцог Алларэ! — девушка была ниже его лишь на полголовы, она чуть выдвинула вперед упрямый подбородок и сделала небольшой шаг вперед. Обиженно зашелестели белые хризантемы, оттесненные с дороги. Глаза смотрели ясно и прямо, без тени слез, без обиды, лишь с настойчивым слишком пристальным удивлением. Серые, словно тучи над северным морем, и почему-то напоминавшие совсем другие — герцога Гоэллона. Это заставляло вспоминать об услышанной вчера истории, придавало сил, но и принуждало понимать, чего он лишается. Фиор испугался на мгновение — светлые волосы, серые глаза; дитя серебряной крови, наследница древнего племени и почти забытых сил, способная взглядом проникать в былое и грядущее. Увидит слишком много, и тогда уж ни о каком сокрытии тайны не придется и мечтать…

— Объяснитесь, — потребовала Ханна. — Я имею право знать, в чем причина.

Фиор онемел, поймав себя на подлом желании сказать: «Мы с вами не помолвлены, вы не можете задавать таких вопросов!». Незаслуженное, грубое оскорбление — может быть, и хороший способ раз навсегда покончить с девичьим увлечением, развеять все иллюзии, но так он поступить не мог; где-то внутри свербела мысль о том, что многие хорошие лекарства бывают горькими, но чем сероглазая северянка заслужила подобное, да и кто он такой, чтобы прописывать горькие пилюли? Не лекарь ведь, а причина болезни.

— Имей я право раскрыть чужую тайну, вы услышали бы мои объяснения. Однако ж, я не могу. Поверьте, госпожа Эйма, так будет лучше в первую очередь для вас. Наш союз не мог бы принести вам ничего, кроме горя. Вина эта на мне, и я не хочу усугублять ее.

— Вы здоровы, господин герцог?

— Вполне здоров, благодарю.

— Ну и как вас понимать? Вам гадалка нагадала что-нибудь страшное и ужасное, как сестрам Къела?

— Ханна, я не могу подвергать вас опасности, которую я представляю! Я буду вам вернейшим из друзей, но большее только…

— Сядьте, — приказала северянка, указывая на полускрытую цветами скамейку. После того, как Фиор подчинился, мягкие пальцы скользнули по его лбу. — Жара у вас действительно нет, но чего ж вы несете такую чушь?! Я поняла бы, скажи вы, что я напрасно выдумала себе то, чего не может быть, что вы несвободны… Что я вам противна, в конце концов!..

— Вы прекрасны, — совершенно искренне сказал Фиор, поднося к губам теплую сильную ладонь. — Вы…

— Так чего ради вы морочите мне голову опасностями? Вы в предпраздничные ночи душите невинных девушек?

— Это еще что значит?

— Был у нас один такой, насилу поймали, — брезгливо дернула плечами Ханна. — Плотник. С виду тихий, все молился да постился, а потом оказалось… восьмерых убил.

— Нет, я никого не душу, слава Сотворившим! — облегченно вздохнул герцог Алларэ. — Однако ж… Я не могу рассказать. Все, что я мог — уже сказал. Простите меня, это только моя вина. Вы будете счастливы…

— Несомненно, буду, — кивнула девушка, потом присела рядом, расправила юбку и опять заглянула в глаза. — В чем дело, господин герцог?