«Начиная с весны 1943 года, — писал Фест, — предпринимаются все новые попытки покушения. Все они проваливаются — то отказывает техника, то проявляется чутье на опасность самого Гитлера, то вмешивается какая-то непостижимая, никоим образом не могущая быть предусмотренной случайность. Два взрывных устройства, подложенных Хеннингом фон Тресковом и Фабианом фон Шлабрендорфом после посещения Гитлером штаба группы армий „Центр“ в середине марта 1943 года в самолет фюрера, не сработали; намерение фон Герсдорфа восемь дней спустя взорвать себя вместе с Гитлером и другими главарями режима во время осмотра ими выставки в берлинском цейхгаузе сорвалось, потому что Гитлер сократил свое пребывание там до десяти минут, так что взрыватель не успел сработать.

План полковника Штиффа взорвать бомбу во время обсуждения положения на фронте в ставке фюрера провалился из-за того, что взрыв произошел раньше времени.

Чтобы избежать неудачи, постигшей фон Герсдорфа, молодой пехотный капитан Аксель фон дем Буше в ноябре заявил заговорщикам о своей готовности во время демонстрации нового военного обмундирования броситься на Гитлера, схватить его и в тот же момент дать сработать взрывателю; но за день до того бомба союзников уничтожила подготовленные для демонстрации образцы. Когда же фон дем Буше повторно появился в декабре с заново пошитым обмундированием, Гитлер неожиданно решил уехать в Берхтесгаден и сорвал тем самым не только этот план, но и намеченное на 26 декабря покушение одного полковника из общего управления сухопутных войск, который собирался в своем портфеле пронести в ставку фюрера бомбу с часовым механизмом».

Только один заговор против фюрера был приведен в исполнение — заговор Штауффенберга 20 июля 1944 года, но даже этот вполне себе заговор выглядел опереточно. В результате множество заговорщиков попало в руки гестапо, а Гитлер?

Гитлер остался жив.

«При покушении у Гитлера были повреждены правая рука, барабанная перепонка и евстахиева труба правого уха, — рассказывал Гудериан. — Он очень быстро оправился от этого. Болезнь же его, проявлявшаяся в непрерывном нервном подергивании левой руки и левой ноги, что легко замечал каждый, кто с ним встречался, не имела никакого отношения к покушению. Психическая травма Гитлера была сильнее, чем полученное ранение. Свойственное его характеру глубоко укоренившееся недоверие к людям вообще, и к генеральному штабу и генералам в частности, превратилось теперь в ненависть. В связи с его болезнью, которая незаметно приводит к переоценке моральных понятий в психике человека, грубость превратилась в жестокость, склонность к блефу — в лживость. Он часто говорил неправду, сам не замечая этого, и заранее предполагал, что люди его обманывают. Он никому не верил. Беседы, которые и раньше с ним было очень трудно вести, стали теперь настоящей мукой. Он часто терял самообладание и не давал себе отчета в своих выражениях».

Ухудшение характера и возросшая подозрительность?

Увы, не об этом мечтали заговорщики!

Они-то надеялись спасти Рейх.

Но Гитлер… тот был неустраним.

Между тем дела шли все хуже и хуже.

Что могло спасти Германию?

Вряд ли руководство дилетанта-Гитлера, который упорно вникал во все и издавал такие приказы, которых бы лучше не было. Одна надежда оставалась на стойкость войск и совершенствование техники. В эти последние полтора года войны все ждали чудо-оружия, все знали, что вот-вот и оно появится.

Верил ли в это Гитлер?

Да, верил.

Верил ли в это Гиммлер?

Да, верил.

Но каждый из них подразумевал совершенно разное оружие.

Хотя Гитлер искренне верил в борьбу Света и Тьмы, или — по теории сумасшедшего профессора Гербигера — Огня и Льда, он был совершенно далек от мистики. В ярости он мог отдать приказы, в которых можно разглядеть неясную тень магии — вырыть, допустим, кости провинившихся предков предателей и развеять прах по ветру, но ничего магического в этих приказах не было. Это был своего рода «выпуск пара». Гитлер был трезв и не страдал слабоумием. Он знал: войну выигрывает тот, чья армия оснащена более совершенным оружием. И говоря о чудо-оружии, он подразумевал это и только это. Для него таким чудо-оружием были танки, которым нет равных в мире, пушки, которым нет равных в мире, самолеты, которым нет равных в мире, корабли и подводные лодки, которым нет равных в мире. А главное — которые превосходят танки, пушки, самолеты, корабли и подводные лодки Сталина. Именно такое задание — превзойти противников в качестве военной техники — он и дал своему новому министру Альберту Шпееру, которого поставил руководить промышленностью. Тот, бедолага, был по образованию архитектором, то есть о промышленности знал только то, что она существует. Он мог спроектировать завод, но вряд ли был способен организовать производство. Но… Гитлеру полюбился этот живой и энергичный молодой человек, вместе с которым он затеял еще до войны полную перестройку столицы Рейха — Берлина, так что он назначил его на министерский пост, а Шпеер не посмел отказаться, а может и считал втайне, что справится.

Немецкий танк «Тигр» и русский «Т-34»

Большую надежду Гитлер возлагал на совершенные немецкие танки. Такими были «Тигры», Гитлер считал их непобедимыми. На Западе они и впрямь были непобедимы. Но на Востоке против «Тигров» пошли тяжелые русские танки «Т-34», они были лучше «Тигров». Как-то раз, прогуливаясь в саду Рейхсканцелярии, Гитлер страшно сердился, что при разработке «Тигров» его создатели не учли рекомендаций фюрера, ведь просил же он, чтобы у такого танка была отменная длинноствольная пушка… а они, эх! Возражения инженеров сводились к тому, что длинноствольная пушка на «Тигре» сделает слишком тяжелой его переднюю часть, и танк… да, он просто нырнет вперед и сможет стрелять только в землю. Но Гитлер этому поверить не мог: если у русских танк стреляет совсем не в землю, а в немецкие танки, то и немецкий танк обязан стрелять в русские танки! С этой точки зрения его можно было сбить только пулей.

«Тогда как армия хотела получить танк, — рассказывал Шпеер, — скоростные характеристики которого сравняли бы его с „Т-34“, Гитлер настаивал на оснащении танков тяжелой, с большей пробивной мощностью пушкой и более толстой броней для защиты. И в этом вопросе он был подкован: держал в голове цифры, помнил результаты испытаний на поражение и на начальную скорость снарядов. Свою теорию он обыкновенно подкреплял примером боевых кораблей: „У кого в морском бою преимущество в дальнобойности, тот может открыть огонь с дальней дистанции, даже всего если один километр. А если еще к тому же и превосходящая броневая мощь… то тогда превосходство по всем статьям. А что вы хотите? У корабля с лучшими ходовыми качествами остается только одна возможность: использовать их для бегства. Или вы, может быть, хотите мне доказать, что благодаря своей большей скорости он в состоянии взять верх над более прочной броней и лучшей артиллерией?

Не иначе обстоит дело и с танками. Более легкий и быстрый танк вынужден пасовать перед более тяжелым“ …Поскольку „Тигр“ в первоначальном своем варианте был рассчитан на 50 тонн, а затем под давлением Гитлера дошел до 57 тонн, то мы решили освоить тридцатитонный танк нового типа, который, как говорило уже его название „Пантера“, должен был отличаться большими скоростью и маневренностью. Это достигалось его относительной легкостью и мощностью двигателя от „Тигра“. Однако в течение года на него под давлением Гитлера было навешано столько брони и больших по калибру орудий, что в конце концов он с 48 тоннами вышел на проектный вес „Тигра“.