— Так приготовь лучше, если умеешь! — совсем уж тонко, по-стариковски дребезжащим голосом выкрикнул хозяин.

— Хорошо, я все сделаю. Только пожалуйста, посмотри пока моего друга. Его укусил кас, и рана с самого начала была какая-то нехорошая. Я, конечно, во врачевании не смыслю, но кожа посинела и рука опухла.

— Ладно, — неожиданно согласился дед. — Посмотрю. Разжигай плиту, ставь воду. Где-то там должен быть чистый большой горшок, в него и налей. Кадка у задней двери.

Лекарь отправился за Корнем, а я занялся плитой, благо, делать это было далеко не впервой, как и наводить порядок на кухне. Да, понимаю, гордиться тут нечем, особливо молодому мужику, но я около двух лет вкалывал кухонным мальчишкой. Это было, наверное, почти сразу после потери памяти, и подвернулось очень кстати. Меня, мелкого, напуганного, мало что соображавшего в окружающей жизни, подобрала тетка Руша, повариха из "Богатого улова", большого постоялого двора в Приветном, городе на одном из Цветущих островов. Тетка Руша не отличалась мягкосердечием, ей просто требовался безответный паренек, живущий при кухне, на которого можно валить любую работу в любое время суток. Я им и стал. Не могу сказать, что шибко жалею: у меня тогда появилась возможность втянуться в новую жизнь (старую-то напрочь позабыл, в голове было пусто и гулко, хорошо, разговаривать не разучился), имея крышу над головой, еду и какую-никаую защиту от совсем уж мерзких вещей. Я, к примеру, избежал участи игрушки для извращенцев или серьезного преступника. Но это до меня уже после дошло, когда я побродил немного, а те два года я ненавидел кухню и скорую на расправу тетку Рушу, так что при первой возможности сбежал с бродячими кукольниками. Вот с кем было весело, но далеко не так тепло и сытно, как на постоялом дворе.

— …Да, их натаскали трое предприимчивых людишек, чтобы грабить путников, — через незакрытую дверь до меня донесся раздраженный голос Корня, видно, повторявшего уже сказанное.

— Светлый Сарий! — проскрипел дедок (гранитобрежцы, понятное дело, слыхом не слыхивали о Небесной Хозяйке). — Так значит, все путники, задранные касами на подходе к Совиному Углу…

— Ага, — заявил айр, появляясь на пороге. — Думаю, что так.

— А вы их, значит, перебили? — в голосе лекаря проскользнули странные нотки, я даже прервал поиски крупы и взглянул на него.

— Ох, дед, можешь не верить, дело твое, но я правду сказал. Перебили все зверье. И четвероногое, и двуногое, — айр присвистнул, оглядывая развал на кухне. — И тебе еще нужно прислуживать за ужином? Извини, старик, но это просто хлев.

Лекарь, казалось, не расслышал последних слов айра. Он сел на лавку, уставился в пространство, и как-то судорожно зажевал губами.

Я проверил горшок с водой — до кипения определенно была уйма времени — и подошел к лекарю.

— Хозяин, ты как?

Он взглянул на меня, в старческих глазах, когда-то карих, теперь блеклых, подернутых сизовато-лиловой поволокой, стояли слезы.

— Значит, моего внучка не звери поели, а разбойники порешили… Вот почему при нем ни денег, ни трав не было… Я его на ярмарку отправил, кое-что продать, кое-что купить, а назад так и не дождался… Потом уж люди нашли… то, что осталось… Я, грешным делом, подумал, что они и монеты прибрали, а вон оно как, оказывается…

Мы с Корнем переглянулись, растерянные. Морщины на смуглых, покрытых еще более темными старческими пятнами щеках хозяина уже поблескивали от выбежавшей из глаз влаги. Айр стоял пнем, боясь лишний раз посмотреть в сторону лекаря, а я вдруг будто увидел, как жил этот старик со своим внуком. Как мальчишка (или, может, уже взрослый парень), вел хозяйство и с каждым годом все больше опекал деда, наверняка хорохорившегося, но потихоньку сдававшегося старости. А когда внука не стало, развалилось все. И дело не в том, что старику трудно хозяйничать одному, просто всякая работа неожиданно утратила смысл. Он, небось, на каждого, кто обращался к нему за помощью после гибели внука, орал, как на Корня. Чтоб не отрывали от скорби, не пытались вернуть к опостылевшей жизни.

— Дед, их больше нет, ни разбойников, ни тех тварей. Они уже никого не тронут, — присел рядом с ним на лавку. — Понимаю, слабое утешение, но уж какое есть. А ты по-прежнему нужен людям. Небось, мы не первые, кого ты непомерной платой стращал, а?

Лекарь засопел, но в уголке его губ мне померещился призрак улыбки.

— Вы самые настырные. Особенно ты, кашевар. Дружок твой, не серчай за прямоту, попросту бревно неотесанное, только ругаться и может.

Я не удержался и с ехидцей взглянул на Корешка, тот закатил глаза к потолку, еще больше насупившись.

— Не держи на него зла, хозяин…

— Фенхелем меня кличут.

— Фенхель, Корню и досталось больше моего. Посмотри рану, будь милостив. И, если все еще хочешь каши, скажи, где крупа.

Вечер окончился тем, что лекарь не только обработал и перевязал рану, заодно напоив Корня каким-то целебным отваром, но вдобавок предложил разделить с ним ужин и остаться ночевать.