Моя профессия – это знание. И, кстати, такое знание лишено морализации, но очень существенно сопряжено с определенной этикой. Защищая это знание и эту этику, я опровергал и опровергаю «суриковщину в собственном соку». А применяя знание – не могу не вводить в оборот аналитическую примету, согласно которой «низкий полет демона Сурикова» крайне индикативен.

Только давайте договоримся, что интернет-сайтом «Лефт.Ру» и его войной с Суриковым я займусь отдельно. Иначе мы запутаемся, отвлечемся от феномена «дождя». Интересующихся этими перипетиями я адресую к специальному аналитическому приложению в конце данной книги. Оно так и называется: «Детали низких полетов».

Здесь же я только констатирую общеизвестное. На момент «Армянгейта» я с Антоном Викторовичем Суриковым вообще не был знаком. Ни с ним, ни с другими, на кого этот «Армянгейт» был «заточен». Я просто знал следующее.

Информрепрессии Гусинского описывают некую операцию (этот самый «Армянгейт») как бандитизм отдельных лиц. Максимум – организованных преступных сообществ. А это просто смешно. Потому что масштаб операции категорически исключает возможность ее проведения отдельными бандитами или же, так сказать, бандитскими коллективами. Этот масштаб адресует к другому – к сюжетам из «мира ЗС».

Подмена серьезных сюжетов дешевым бандитским лубком – это оглупление общества. Поскольку эта подмена претендует на аналитику, я должен был заявить (и доказать), что нормы описания в российском экспертном сообществе кто-то намерен отстаивать. И в чем-то может отстоять. Такова была задача-минимум моей публикации.

Задача-максимум была другой. Если описывалась история из «мира ЗС», то нужно было показать, что у этой истории были закрытые нормативные основания. А значит, ее акторы не были бандитами. Но их представляли таковыми высшие военные чины. Они делали это, понимая, что деятельность тех, кого они называют «бандитами», не могла не регламентироваться, в том числе закрытыми документами самого высшего уровня.

Организаторам кампании только и нужны были эти закрытые документы. Причем именно документы самого высшего уровня. Им надо было показать, какова роль Ельцина в этой истории. А Ельцин мог быть размещен в истории только в качестве Верховного Главнокомандующего, отдающего соответствующие закрытые распоряжения о продаже оружия.

Казалось бы, можно было «взять быка за рога» и с ходу заявить: «Так, мол, и так! Ельцин подписал закрытые распоряжения, кто-то их выполнил! Подписавший эти бумаги Ельцин выступил в роли оператора закрытой торговли оружием! А ему еще за это, наверное, "отстегнули" на предвыборную кампанию, причем ''черным налом". Долой Ельцина, да здравствует импичмент!»

Но это примерно то же самое, как если бы в Тбилиси сходу заявили о необходимости выхода Грузии из СССР. Или если бы домохозяйка захотела изжарить бифштекс на холодной сковородке. В Тбилиси, как мы помним, разогревали сковородку с помощью «саперных лопаток» и прочих ужасов. Грузия отделялась не от СССР как такового, а от «зловещего империализма». Нужно было включить энергию отторжения. Для этого нужно было показать ужасный оскал этого самого империализма. Причем не абы какого, а именно военного. Солдаты и офицеры были статистами в этом шоу. Им была назначена роль душегубов. А они, невольники служебного долга (почитайте Альфреда де Виньи «Неволя и величие солдата»), были посланы исполнять этот долг. И вскоре поняли, что это не исполнение долга. Это исполнение чего-то совсем другого. Некоей роли в некоем представлении. Причем роли пошлой, постыдной, разрушительной.

После такого понимания возникли проблемы, причем серьезные. Оказалось поломано что-то, связанное с исполнением долга вообще. Это даже получило название «тбилисский синдром».

Министр обороны Родионов был интегрирован во все это. Он тогда был командующим Закавказским военным округом. Мне казалось, что он горько переживал случившееся. Я искренне пытался ему помочь. Мы организовывали телепередачи, печатали листовки, раскрывающие подоплеку случившегося в Тбилиси.

Делая все это, я не мог не обратить внимание на одну странность. А именно на то, что на ключевом рассмотрении этих событий, которое проходило в Верховном Совете, почти все депутаты, принадлежавшие к военному сословию, проголосовали за «версию Собчака», а не за версию Военной прокуратуры.

Между тем именно «версия Собчака» обрекала армию на «тбилисский синдром». А «тбилисский синдром», привнесенный в армейскую среду, был стократ опаснее толп на улицах Тбилиси, требующих отделения Грузии от СССР.

С этого момента армия начинала терять общественное доверие. Она уже не была защитником народа. Возникал антиобраз. Она закрепила этот антиобраз, сыграв в такую же черную клоунаду в Баку, в Вильнюсе. И, наконец, став полным посмешищем, изгоем, социальным бомжем, эта армия была выставлена на окончательный позор в августе 1991 года.

Говорят, что, если человека постоянно называть «свиньей», он захрюкает. Такая поговорка – упрощенный (но абсолютно верный) тип описания феномена подкрепления образа.

Другой пример подкрепления образа дан в фильме Эйзенштейна «Иван Грозный». Над Иваном IV смеются: «Это грозный царь египетский!» Что он говорит в ответ? «Теперь буду таким, каким меня зовете, – грозным буду».

Вот что такое подкрепление образа. Армию назвали социальным бомжем – она стала тем, чем ее назвали. Ее назвали свиньей – она стала хрюкать. Ей навязали образ, навязали клоунаду. Она это исполнила, потому что таков фатум служилого человека. Но, исполнив это, служилый человек перестает служить. Все дальнейшие жуткие перипетии, все эти продажи оружия чеченским боевикам... Все это истоком имеет «тбилисский синдром». За все это бандит в погонах, продающий оружие тем, кто убьет его товарищей, будет на Страшном суде отвечать не один. Он будет отвечать за это вместе с Собчаком и соучастниками. И вместе с теми, кто стоял у них за спиной.