Майкл отошел к коробке, которую выронил Шейн, и взял из груды высыпавшихся вещей две. Остроконечный кол. Наточенный охотничий нож.

— Ты хорошо подготовился. — Майкл швырнул оба предмета Шейну, тот поймал их в воздухе. — Давай действуй.

Ева закричала и загородила собой Майкла, однако тот мягко, но решительно отодвинул ее.

— Давай, — повторил он. — Или сейчас, или позже — все равно этого не избежать. Ты хочешь уйти из моего дома, чтобы иметь возможность убить меня с чистой совестью. Зачем ждать? Давай, парень, сделай это. Я не буду сопротивляться.

Шейн вертел в руке нож, сверкающий в свете ламп. Клер замерла, заледенела, не в силах ни соображать, ни тем более сказать или сделать что-нибудь. Что произошло? Как получилось, что все стало так плохо?

Он сделал шаг к Майклу, и тот не двинулся. В его глазах не осталось ничего холодного, вампирского; это были человеческие глаза, полные страха.

Долгое мгновение никто не шевелился, а потом Майкл сказал:

— Знаю, тебе кажется, будто я предал тебя, но это не так. Дело только во мне, ты тут вообще ни при чем. Просто я не мог больше сидеть взаперти. Я умирал здесь, был похоронен заживо.

Лицо Шейна исказилось, словно охотничий нож вонзился в него самого.

— Может, лучше было бы, если бы ты оставался мертвым.

Правой рукой он вскинул кол.

— Шейн, нет! — закричала Ева и снова попыталась вклиниться между ними, и снова Майкл помешал ей. Она в ярости повернулась к нему. — Черт побери, прекрати! На самом деле ты вовсе не хочешь умирать!

— Да, не хочу. И он понимает это.

Шейн замер, весь дрожа. Вглядываясь в его лицо, Клер не могла угадать его мысли и чувства — это лицо казалось совершенно незнакомым.

— Ты был моим другом, — потерянно сказал Шейн. — Лучшим другом. Как такое могло произойти?

Не отвечая, Майкл подошел к нему, забрал орудия убийства и обнял его.

На этот раз Шейн не сопротивлялся.

— Козел.

Майкл вздохнул и похлопал его по спине.

— Да. — Шейн отступил и вытер глаза тыльной стороной ладони. — Ты первый начал. — Он оглянулся и нашел взглядом Клер. — Предполагается, что ты давно должна быть дома.

Дерьмо! Она надеялась, что за взрывом Шейна они забудут о ее позднем возвращении, но, естественно, он ищет способ отвлечь внимание от себя, и вот, пожалуйста, она тут как тут.

— Вот именно, — заявила Ева. — Видимо, ты забыла позвонить и сообщить, что не лежишь мертвая в канаве.

— Со мной все в порядке.

— А с Эмми нет. Ее убили и засунули в наш мусорный бак, поэтому, уж извини, я немного беспокоилась. — Ева скрестила на груди руки, устремив на нее сердитый взгляд. — Я даже проверила, не запихнули ли и тебя туда — перед тем, как Шейн устроил весь этот кавардак.

О господи! Общение с Мирнином полностью вытеснило из памяти Клер судьбу Эмми. Ясное дело, Ева сердится; или, точнее говоря, она в ужасе.

Не решаясь встретиться взглядом с Шейном, Клер беспомощно посмотрела на Майкла.

— Простите… Я задержалась в лаборатории и… конечно, нужно было позвонить.

— И пришла домой пешком? В темноте? — спросил Майкл. На этот вопрос она честно ответить не могла, поэтому просто пожала плечами. — Тебе известно, как в Морганвилле называют того, кто разгуливает по ночам? Мобильный банк крови. — Майкл говорил холодно и тоже сердито. — Ты напугала нас до смерти. Это не похоже на тебя, Клер. Что произошло?

Шейн подошел к ней, и на мгновение она почувствовала облегчение от того, что, по крайней мере, он на нее не сердится. Но потом он бесцеремонно сдвинул ворот ее рубашки влево и вправо, осматривая шею; от неожиданности она даже не сопротивлялась. Потом он задрал до локтя правый рукав и обследовал запястье.

И только когда он потянулся к левому рукаву, в ней вспыхнула тревога.

О господи, браслет!

— Эй, я же сказала — со мной все в порядке! — Она вырвалась и оттолкнула его. — В порядке! Никто меня не кусал.

— Тогда покажи руку. — Тревожный взгляд Шейна был прикован к ней, разрывая Клер сердце. — Давай, докажи, что ты в порядке!

— Почему я должна что-то доказывать? — Она понимала, что неправа, что он беспокоится о ней, и от этого тупая злость разгоралась еще сильнее. — Я не твоя собственность! Говорю же — со мной все хорошо! Почему ты не веришь?

Тут же она пожалела о своих словах, но было уже поздно.

«Он столько страдал. Почему я так себя веду?»