Вскоре он уже мог стоять на коленях. В этой позе он сделал серию наклонов вперед, стараясь доставать лбом пол, и в стороны, тщательно и глубоко растягивая мышцы спины и торса.

Затем он долго вращал плечами, стараясь не обращать внимания на наручники. Руки при этом он тоже хорошенько размял, напрягая по очереди все плечевые мышцы и до боли сжимая в кулак кисти.

Особенно долго он работал с шейным отделом, сделав, наверно, несколько сотен наклонов и вращений головой в разные стороны. Самое важное для успешного функционирования организма – здоровый позвоночник, и Роман уделил ему в своем восстановительном комплексе повышенное внимание.

Затем он приседал, прыгал и делал махи ногами. Здесь он не слишком усердствовал, чтобы не тратить понапрасну силы. Просто удостоверился в том, что ноги, в случае чего, его не подведут – и на том упражнения закончил.

Что имелось в виду под расплывчатой формулировкой «в случае чего», он и сам не имел точного представления. Возможно, для него приготовили какие-то сверхизощренные пытки, и он оказывает врагам большую услугу, возвращая себе физическую форму. Ведь здоровый человек способен продержаться под пытками больше, чем человек сильно ослабевший, и таким образом палачи будут иметь возможность наслаждаться его страданиями гораздо дольше.

Но что-то подсказывало ему, что пытать его, скорее всего, не будут. То, что не отпустят восвояси – это понятно. Слишком он опасен для них всех, чтобы они могли допустить и мысль о его освобождении, пусть бы даже произошедшем и после девятого мая. Приговор ему вынесен окончательный и обжалованию не подлежит. Вопрос лишь в том, каким будет исполнение?

Он некоторое время ходил по тесной камере, надеясь найти какую-нибудь щель и подсмотреть, что делается снаружи. Но стены были обшиты листовым железом, потолок обит толстой доской, и ни одной щелки Роман не нашел. Щель была лишь под дверью, и достаточно широкая, – благодаря ей Роман мог ориентироваться в своей камере. Но, лежа на боку, он сумел разглядеть в нее только какой-то земляной бугор – и все.

Тогда он начал прислушиваться к звукам. Очень скоро он начал различать возникающий время от времени, слабо различимый гул самолетов. Видимо, сегодня был летный день и содержащиеся на аэродроме истребители выполняли учебное задание. Судя по звуку – иногда гул взлетающих самолетов был едва слышен, а то и вовсе пропадал, сносимый ветром, – аэродром размещался не близко. Значит, его содержали за пределами части, наверное, в каком-то гараже на одном из удаленных объектов. Эх, вылезти бы из этой железной будки!

Но сие желание было из числа неисполнимых. Вылезти отсюда даже при свободных руках он не смог бы, настолько прочны были стены и потолок. А уж в наручниках за спиной – и подавно. В принципе он мог бы, свернувшись калачиком, протащить ноги через руки, так, чтобы наручники оказались впереди. Но большого смысла в этом не было – наручники все равно останутся на руках. Только киношные суперагенты умеют запросто выламывать суставы больших пальцев из суставных сумок и, сняв наручники, вставлять пальцы обратно. На самом деле для подобных трюков надо тренироваться с самого детства, едва ли не с пеленок, а на такое были способны только легендарные японские ниндзя. Все остальное – сказки для впечатлительных простаков. Так что пусть наручники остаются, как есть, зато люди Сома не заподозрят его в излишней активности.

Самым лучшим сейчас для Романа было сохранить хоть какой-то запас сил. Он устроился на полу возле стены, закрыл глаза и, расслабив мышцы, попытался впасть в состояние полудремы. Гул истребителей хорошо помогал отвлекаться от тяжких мыслей и служил чем-то вроде шаманских завываний.

Но едва он начал погружаться в сон, загремел дверной замок. Роман открыл глаза, внутренне напрягся, готовясь встретить врага с подобающим достоинством.

Но никто не вошел. В щель просунулась дюжая рука и поставила на пол миску воды с размокшей в ней большой горбушкой хлеба. Роман ничего не успел спросить, как дверь захлопнулась.

Называется, спасибо за заботу. Ну, и как теперь это есть? Хоть бы подсказали.

Роман подобрался на коленках к миске, примерился и так, и этак… Получалось, что есть и пить он мог только с колен, сгибаясь к полу в три погибели. Хотя гибкости Роману хватало, чтобы принимать пищу таким манером – не зря добрых полтора часа посвятил гимнастике, – но было уж очень пакостно на душе. Более унизительного положения и придумать нельзя. Могли бы уж покормить, если руки освободить боятся.

Но пища и вода были сейчас очень кстати. Последний раз он ел еще в начале ночи, да и едой его скудные перекусы трудно было назвать. Можно, конечно, продемонстрировать гордое презрение и не обратить внимания на подачку. Мол, я вам не свинья какая, чтобы с пола хлебать.

Однако ситуация требовала не только физической, но и психологической гибкости. Силы никогда не помешают – даже для того, чтобы достойно встретить смерть, надо крепко стоять на ногах. А питаться воздухом человек, увы, пока не научился.

Поэтому Роман, отбросив на время гордость, сел на коленях как можно ниже и подобно аисту начал клевать носом вниз, откусывая хлеб и втягивая губами воду. Совершенствуясь в навыках на ходу, он даже лег на пол рядом с миской и, опираясь на плечо, не без удобства допил до капли воду и доел до крошки всю горбушку.