С тихим звяканьем в эмалированную, изогнутую чашечку падали пустые ампулы.

Врач, ритмически сжимающий красную резиновую грушу, посмотрел на то, как поднялась ртуть в тонометре, повернул крантик, из которого с шипением стал выходить воздух, расстегнул черную матерчатую манжету на руке Язова, лежащего на чёрном кожаном диване с высокой спинкой.

Потом вынул из ушей металлически поблёскивающие трубочки стетоскопа, повесил их на грудь и с недоумением спросил человека в пенсне:

— А зачем вы ампулы берёте?

Берия наставительно ответствовал:

— Да ведь вы, доктор, не просто пациента пользуете! Вы — ах, какого человека спасаете! А ежели вдруг не спасёте, а? Мы тут, на досуге, тогда посоветуемся с товарищами из Академии Медицинских Наук, проконсультируемся со специалистами — всё ли вами сделано как надо? Все ли меры были вами приняты? А то, знаете, были уже в кремлёвской больнице прецеденты… — И он пристально посмотрел на бедного доктора своим ледяным змеиным взором.

У врача задрожали руки:

— Сейчас, я вот сейчас, вот… а, уже лучше! Видите, порозовел… и тоны сердца уже ровнее… что с ним стало? Отчего он так разволновался?

— Сам не понимаю, — почти искренне удивился Берия, — просто товарищ маршал попросил меня голову этак чуть левее повернуть… а потом захрипел, побелел, за сердце схватился! Что с ним может быть такое?

— Думаю, ничего серьёзного, просто сердечный спазм… вот, видите, уже приходит в себя… как вы себя чувствуете, пациент?

— Нормально… он уже ушёл? — через силу прохрипел Язов.

— Кто это — он?

— Этот, что из ада явился по мою душу…

— Нэ волнуйтесь, товарищ, вы просто переутомились… Павлов я. Просто Павлов!

— Так точно, Павлов! Лаврентий Павло… х-хе… — и Язов опять попытался помереть.

— Вот только не надо опять глаза закатывать! Вы мне нужны живым, в отличие от некоторых… Доктор! Что вы там копаетесь?! А ну, немедленно лечите.

— Уже, уже, работаю… да очнись ты, сволочь!! Виноват, товарищ Маршал, вам уже лучше?

— Мне теперь никогда лучше уже не будет…

— Да зачем же так мрачно? Полежите, успокойтесь… надо ему просто полежать! И предупреждаю, товарищ Павлов, допрашивать его сегодня нельзя!

— Э, сынок, какой допрос, слушай? Так, слегка побеседуем… Пройдёмте, сударыня, пусть ваш муж немножко отдохнёт… Эй, кто там! Чаю сюда.

Нежно позвякивали чашечки нежнейшего гэдээровского мейсенского фарфора с мадоннами… В них ароматным дымком исходил индийский чай, в сахарнице чуть отдавал желтизной кубинский тростниковый (несладкий, для сбережения от диабета) сахар, в вазочке радовали глаз конфеты таллинского «Калева» и московского «Рот-Фронта».

Лаврентий Павлович (сластена, который в своём нищем детстве не наелся досыта сладостей) с удовольствием наворачивал чуть хрустящий воздушным безе свежайший, доставленный прямо из Киева торт.

Всё-таки в буфете ХОЗУ УД ЦК есть свои неоспоримые прелести… прежде всего то, что он работает круглосуточно!

Эмма Николаевна, сторожко прислушиваясь к происходящему за спиной, где тихо сопел на диване муж, подробно рассказывала удивительно внимательному слушателю:

— Девятнадцатого утром уехал, как обычно… А уже потом, как я рёв на шоссе услыхала, оно ведь рядом! Я давай звонить, мол, Дима, что случилось? А он меня успокаивает, да всё такими словами — ласковыми, добрыми, которые я вообще от него никогда не слышала… Поняла всё я тогда сразу — видно, дело выходит совсем дрянь. Выползла на крыльцо, ребята из охраны меня кое-как в белую «Волгу» поместили — у меня ведь спина. Мне на доске надо лежать… да ладно! Кой-как доехали, поднялась… Вижу, он не в себе. Мне показалось — в полной растерянности, может быть, даже готов… (делает жест — застрелиться). Одно он мне сказал: «Эмма, я никогда не буду Пиночетом!»

Берия осторожно спросил:

— А эти, друзья его…

Эмма Николаевна с негодованием отвечала:

— Какие друзья! Да эти… люди… у нас никогда и не бывали! Даже разговор о них никогда не заходил! Вообще муж относится к ним с неуважением, поэтому мне просто дико, как он угодил в их компанию! Нет! Все эти проходимцы никакие не друзья и даже не единомышленники Дмитрия Тимофеевича!

— Но… Все же путч-то был, говорят?

— Какой путч? Путч делают для того, чтобы захватить власть! А у моего мужа и так власти… было… по самое не балуйся! Он — Министр обороны! И звание у нас — самое высшее, для военного человека — предельное…

Берия, чуть хмыкнув:

— Ещё Генералиссимус…

— Да что мой муж — император Бокасса, что ли? Или Трухильо какой-нибудь? Нет, мы собирались уходить на пенсию… а как там, на пенсии, жить? У нас ведь ни квартиры, ни дачи, ни машины — всё казённое… Я ему говорю, Дима, давай хоть кооператив купим — а он мне — нет. Всё ему некогда, вот уйду-де на покой, тогда уж и займёмся делами, сейчас нет времени… Для жены у него никогда нет времени! Для солдат оно у него всегда есть, для офицеров есть, даже для генералов есть… и только для меня…