Шрифт:
У серых стен которого притулилась нарядная церковь Всех Святых на Кулишках… Загадочное место!
И церковь — во имя чего она была построена? Что за кости, изрубленные, покоятся в глубине, под её алтарём?
А сам квартал, пообочь бульвара… тоже не прост.
Там дома — с занавешенными портьерами зеркальными окнами, их двери — высокие, дубовые, без вывесок — только таблички на них: «Подъезд десять», «Подъезд сто три»…
Власть всегда на Руси была сакральной тайной…
Те, кто знал… Те знали — что вот там есть очень хорошая, недорогая столовая, с кулинарией и круглосуточным буфетом, а там — мастерская, где недорого сошьют норковую или ондатровую шапку (не такую, которую хочешь, а которая тебе по должности полагается. По Сеньке и шапка…), а вот туда вообще лучше не ходить и даже не думать, что там такое за заведение.
На Старой площади всегда была она.
Власть. Секретариат ЦК.
Созданный Сталиным Аппарат.
Который и был, собственно говоря, — Советским Государством.
Становым хребтом.
Мозгом.
Центром.
И вот сейчас тело государства, его народ — взбунтовалось против мозга… На языке медицины это называется — психопатия!
Примерно в девять часов в кабинете замзавотдела партийной печати Зеньковича зазвонил телефон внутренней связи.
— Николай Александрович, — послышался в трубке встревоженный голос его секретаря-референта Галины Пташкиной, — сейчас приходили из охраны, сказали, что они уходят! И советуют немедленно уходить и нам…
Но уйти из комплекса зданий было уже нелегко. Технические работники ЦК испуганно носились по бесконечным коридорам — но у всех внешних подъездов — восьмого, девятого, двенадцатого — уже собралась разгневанная толпа. Работники услыхали по радио распоряжение из Управления Делами — о немедленной эвакуации из помещений. Причём НОМЕР тревоги не был объявлен, и что конкретно делать, куда бежать, что прятать — в панике мечущиеся офисные женщины просто не знали.
Зенькович выглянул в коридор…
Приёмная отдела была пуста… Только ветер шевелил листы машинописной бумаги на столе, только пищали короткие гудки в свисающей на шнуре телефонной трубке…
«Сорок первый год!» — оторопело подумал Зенькович.
Внезапно раздался резкий, требовательный — державный — звонок «Кремлёвки».
Всё в порядке, сейчас поступит указание…
Но из трубки красивого белого телефона с золотым государственным гербом в центре диска донеслось ЛИШЬ:
— Ты что там делаешь? Наши же уже все вышли! Бегом на выход, немедленно покидай здание.
Бред какой-то.
Зенькович осторожно положил трубку, вышел в коридор.
Тишина. Ни одного человека.
Открыл дверь в соседний кабинет — никого, пусто… На всём этаже громадного десятиэтажного дома не было ни одной живой души.
Ау, где вы, коммунисты?
Идеологический отдел, ау!
Нет ответа.
Пожав плечами, Зенькович взял свой старенький коричневый «дипломат», положил туда вынутую из сейфа электробритву и начатую бутылку коньяка, еженедельник и купленный за свои деньги диктофон…
Лифт работал. Но лучше бы он шёл по лестнице…
Тогда он заранее услышал бы истошные крики!
В фойе шестого подъезда избивали… Вцепившись в волосы ухоженной, в белой, но уже располосованной на ленты, уже багровеющей пятнами блузке секретарши, толстая и уже с утра вонючая бабища типичного интеллигентски-библиотекарского вида истошно вопила:
— Долой! Долой КАПЕ-Эс-Эс!!
И била, била… неумело и от того ещё более жестоко.
Николай Зенькович, как все бульбаши, был очень тихим и воспитанным человеком… вот странно? Сколько белорусов я ни знал — попадались мне исключительно хорошие люди. Может, потому что многие из них в хорошем смысле деревенские?
Хоть и пообмяла его жизнь в ЦК, но ударить кого-нибудь, хоть даже и неприятную толстую жабу, Зенькович никогда бы не смог.
Но сейчас.
Сейчас на куски рвали, на его глазах — не только женщину, но и его секретаршу…
Дорогой Читатель, была ли у вас секретарша? Нет, не так… Не секретарша.
Секретарь.
Самый первый, самый надёжный помощник, самый первый друг… Который знает о вас больше, чем ваша родная жена? Потому что жена ваша может и поверить, что вы на заседании, — а секретарша обязана ЗНАТЬ, где вы сейчас и с кем… Секретарь знает вас напротык — как знали ученики ешибота Писание — то есть прокалывали иголкой страничку — и они говорили, какая буква с противоположной стороны — алеф или йоуд…
Секретарь — это половина вас — причём лучшая половина, которая ничего никогда не забывает, знает всё и всех и сумеет при необходимости вас заменить — взяв на себя всю текучку…
И вообще… Мы, мужчины, живем ради нашего дела!
Счастлив мужчина, радостно идущий утром на службу и радостно возвращающийся с работы домой…
И не факт, что свои лучшие, звёздные часы вы переживаете у себя дома!
Поэтому секретарь может быть уподоблена хирургической сестре, которая видит своего мужчину, своего хирурга — в момент высшего напряжения сил, геройски зажимающего пальцами артерию…