Узелок, конечно, легко нашелся, но хорошее настроение Саши как рукой сняло. Он хмуро плелся сзади, с обидой посматривал на узелок и не решался больше сворачивать с тропинки.

– Возьми, Саша, кепку, – дружески обратился к нему Андрей, – и не журись. Никуда узелок не делся, да если б и пропал, беда не велика.

Андрей угостил земляникой Веру и своячениц, а несколько ягодок все еще держал на ладони, с наслаждением вдыхая их аромат. И этот аромат, и протяжный ласковый шум леса вызвали в памяти картинки далекого детства. Когда-то и сам он так же, как сегодня Сашка, бегал по лесу, собирал ягоды, грибы… Роса омывала босые ноги, быстро залечивая проколы, ссадины, крапивные и комариные укусы. Родители тогда еще были молоды. Отец ходил косить сено за двадцать километров от дома. Отправлялся на рассвете, к позднему завтраку был на месте, целый день работал там, а вечером – опять домой. Приносил кусок недоеденного хлеба с сосновыми иглами – подарок от лисицы, и обязательно целый веник черники. Да, именно веник: не было времени собирать ягоды, так он рвал их с кустиками, – надо же порадовать детей! Андрей с меньшими ребятишками объедали с кустиков вначале спелые ягоды, а потом и зеленые, – до чего же вкусно!

Теперь отца нет, болел он тяжело и умер, а мать и младший брат живут в деревне, в отцовском доме.

Андрей вызвал брата сюда, к тестю, телеграммой. Побудет несколько дней, а потом, когда немного заживет нога, они вместе поедут домой, к матери, где Андрей и проведет весь отпуск…

В просветах между деревьями показались деревянные строения заводского поселка.

– Вот и наше жилье, – сказал Устин Маркович. – Настоящая деревня, зря и поселком называется. И места у нас глухие, – ладно хоть завод рядом. Зато река хороша и лес. У меня лодка есть, сам делаю, а вот ружья нет. А надо бы ружье нажить: зимой здесь зайцев бей прямо с порога…

Поселок действительно с трех сторон был окружен лесом. Только там, где протекала река, вначале виднелись песчаные холмы, а дальше шли поля и кустарники. Рядом с поселком, по эту сторону реки, вблизи от песчаных холмов, находился стеклозавод, из трубы которого валили темно-сизые клубы дыма.

На улице гостей встречала мать Веры, Полина Михайловна, миловидная женщина. Поздоровавшись с дочерью и зятем, она хотела помочь кому-нибудь, но зная, что никто из взрослых не уступит, обратилась к Саше:

– Дай мне, сынок. Ты, небось, и так устал.

Мальчик живо перебросил узел из одной руки в другую и отошел от матери.

– Ну, неси, неси…

В чистой половине дома был добела вымыт и выскоблен пол, из кухни доносился запах жареного и печеного. Вскоре начали собираться родственники и соседи. Устин Маркович знакомил их с Андреем и почти каждому говорил:

– Мой зять. К нам в гости приехал. Из армии.

За столом старик разошелся, стал уверять, что не дольше, чем через год – два выдаст всех дочерей замуж и обязательно за командиров или учителей. Зятья у него будут такие, каких ни у кого еще не было! Попробовал затянуть старинную, не то свадебную, не то жнивную песню, да не вышло, сорвался голос: очень уж много разных стеклянных вещей пришлось ему выдуть на своем веку, ушло на это немало сил, ушел и голос. Вдруг Устин Маркович признался, что никогда в жизни не хотелось ему так потанцевать, как сегодня! К сожалению, не нашлось никакой музыки, да и мать шепнула, что приближается время гудка на вторую смену…

Шел Маркович на завод, излишке старательно присматриваясь, куда ступить. Шел и, если встречал кого по дороге, на заводском дворе и на самом заводе, каждого останавливал и сообщал:

– Ко мне сегодня, слышь, зять приехал. Из армии!

На следующий день, как только спала роса, гости и вся молодежь семьи, кроме Саши, отправились в лес на прогулку. Саша собрался с отцом на рыбу. Было воскресенье, почти весь поселок высыпал на солнышко: кто в лес, кто на речку, а кто и за реку. Андреи шел потихоньку: нога хотя и поправлялась после операции, но все еще давала себя знать, особенно после вчерашнего перехода с полустанка.

По дороге попадалось много ягод, руки сами тянулись к ним, но Андрею тяжело было нагибаться. Концом палки отстранив листочки земляники, он с минуту любовался пригнутым книзу стебельком со спелыми, чуть не прозрачными ягодами и шел дальше. Зато девчата, как дети, бегали наперегонки, прятались в кустах, пели, смеялись, а тем временем собирали то черные, то красные ягоды, и каждая спешила угостить Андрея.

– Обкормите меня, – шутил Сокольный, ссыпая дары в бумажный кулек. Пока отыскали подходящее место для отдыха, у него собралось немало ягод. Расположились на мураве под толстой разлапистой сосною, где были и солнце, и тенек. Кто хотел, мог загорать, а кто, по желанию, лежать в теньке. На небе ни облачка, но девушки прикинули, что и в случае дождя под такой сосной не промокнешь.

Андрей расстелил газету и высыпал на нее все свои ягоды.

Земляника, рдея, искрилась на солнце, черника, пока не высохла, блестела, как лакированная.

– Теперь угощайтесь, – сказал он. – Выйдет запас, опять пополним.

– Давайте установим очередь, – предложила Валя.

– Есть ягоды или собирать?

– Собирать! – засмеялась девушка, слегка смутившись. – Есть будем вместе, а собирать по очереди.

– Я первая собирать! – вызвалась Вера.

– Нет, – возразила Валя, – давайте так: сначала я, потом Галя, потом ты, а потом… – и она опять смутилась и покраснела.

– Значит, я уже самый последний? – шутя запротестовал Андрей. – Тогда для меня и ягод поблизости не останется.

– Я вместо вас наберу, – пообещала Валя. – Я далеко могу сбегать.

– Поживем тут с недельку, – весело сказал Сокольный, – и я совсем поправлюсь. Мы еще побегаем!

Подошли две чужие девочки: одна лет тринадцати, вторая почти вдвое младше. Старшая, как показалось Андрею, на кого-то похожа, а на кого – не вспомнить.

– Сестры Ани Бубенко, – шепнула Вера, и все стало ясно. – Подросли вы. – Вера ласково посмотрела на девочек. – Прямо не узнать. Садитесь с нами.