— Влюбленный так не поступит. Он видит все в ином свете. Иначе.

— Поступит, — убежденно сказал я, невольно касаясь кончиками пальцев медальона на груди. — Поступит…

— Значит, он уничтожит свою любовь, потому что уничтожит себя этой подлостью. Он уже не будет достоин этой любви, измениться сам и изменит свою любовь. Она превратиться во что-то другое. В порок, в ненависть, в опустошенность… А бастион все равно не возьмет. Разве что обманет. Но не стоит обманывать женщин, дружок. Мы были и княгинями Ольгами, и императрицами Екатеринами… Нас веками пытались обмануть, обидеть, а потом сами плакали взахлеб… женщина — зеркало. Она только отражает благородство или подлость мужчины. Задача мужчины — быть Пигмелионом, лепить свою мечту. А если в этот момент “созидания” женщины твой разум и твои чувства мучают какие-то кошмары — что получиться? В мужчине — только от Бога, в женщине — и от Бога, и от человека. Учти это.

— Бастион — выступающая настройка, укрепление пятиугольной формы, произошедшее от древних крепостей, именуемых по-гречески “бастей”, — зло сказал я., — что означает “закрытые носилки”.

— Ты это к чему?

— Сердце никакого отношение к бастионам не имеет. Это мышечный насос, перекачивающий кровь, — мне начал надоедать этот разговор. — Не надо мне тут романтического тумана напускать. А что до религии, так на Востоке” есть поговорка: “Спящего не буди, проснувшегося — накорми”. Не надо тащить к Богу того, кто еще не проснулся.

— А ведь когда “проснуться” поймут, — предупредила она. — Поймут: кто — друг, кто — враг… И если любовь к женщине не чиста, если за ней стоит корысть или похоть, женщина превращается из кошки — в разъяренную львицу. Была такая древняя богиня в Египте — кошка Бастет, покровительница танцев и домашнего очага. Но если ее разозлить, она превращалась в свою вторую ипостась — львицу Сахмэт. И многие жалели об это превращении!..

— Кошки — это стильно, — саркастично улыбнулся я. — Но ты сама говорила, что кошки не умеют любить.

— Да, — как-то разом погрустнела она. — Любить умеет лишь человек. И Бог…

Я горделиво посмотрел на Ольгу — оценила ли она мою маленькую победу над тетушкой. Но та сидела, отрешенно глядя куда-то в сторону — ей было скучно. Ей не было дела до наших споров. Она холла танцевать и развлекаться.

— Иди в машину, малыш, — сказал я. — Сейчас я расплачусь, и мы поедем куда-нибудь, продолжать веселье…

Она с готовностью выпорхнула из-за стола, а я насмешливо посмотрел на тетушку:

— Обломалась? Это — “поколение Пепси”, а не первые христиане. Ты избрала не тот путь. Поздно. Опоздала, как минимум, на тысячу лет. Поговорку про бисер — помнишь?

— Любовь это всегда жертвенность, — покачала она головой. — И в любви не бывает победителей. Здесь либо все выигрывают, либо все проигрывают. Ты это просто забыл… А потому проиграешь.

— А мне не нужна жертвенность. Мне нужна победа. Я не люблю, именно поэтому и не поиграю.

— В этом и ловушка. Я профессионал — играю на открытых картах. Скоро сам поймешь… Ведь все так просто…

— Не надо на меня давить. Я не поддаюсь внушению. Я не из тех, кто верит, я из тех, то убеждается. Что до жертвенности… Это красиво, но… Кончается ничем. Проигрышем. Впрочем, спасибо за подсказку. Сегодня я покажу ей, что такое жертвенность, и что она приносит человеку. А уж она сама решит — нужна ли ей такая ноша. Прошлое — великая сила, тетушка. В нем можно найти любые примеры. И очень важно подать их правильно. Манипулируя историей можно запутать любую дорогу. Даже “обратную дорогу к Богу”. Теперь ты поняла, зачем я просил у тебя ключи от Дороги Сновидений? Я сам покажу ей, что хорошо, а что плохо. Я сам создам ее. “По своему образу и подобию”. Как тот Пигмилион.

— Только на это и надеюсь, — поклонилась она в ответ.

На том мы и расстались…

СОН 37 … В вагоне было накурено и невероятно грязно. В клубах табачного дыма туда-сюда сновали бабки с узелками, бородатые мужики, какие-то подозрительного вида личности, с бегающими глазками на угодливых, и вместе с тем, исполненных затаенной ненависти, лицах.

Коренастый, средних лет мужчина, в военной форме без знаков отличия, брезгливо морщась, с трудом протискивался сквозь эту сумятицу. Приметив свободное место, бросил на него дорожный портфель, по военному щелкнул каблуками:

— Честь имею, господа! Позвольте составить вам компанию.

Два городского вида юнца, сидевшие в том же купе, при этих словах затравленно переглянулись, и, не прощаясь, поспешили прочь.

— Вот и свободней стало, — с видимым удовольствием констатировал вошедший.

— Так это вы их специально напугали? — догадался сидевший у окна священник, лет пятидесяти, — А я, было, удивился: на территорию красных въезжаем, а вы этак фанфароните… Не боитесь?

— Красных? Нет, — человек, наконец, уселся, закинул ногу на ногу и достал портсигар: — Позволите, батюшка?