Я начал осторожными резкими движениями сдирать тонкую кожуру с вожделенной картофелины. Чтобы не получить ожог, приходилось действовать быстро и беспрестанно дуть на пальцы.

— Про самих союзников что-нибудь известно? — поинтересовался я.

— Люди, — коротко ответил Карл. — Мир похож на наш. До новой истории вообще все совпадает. Это я вам как учитель истории говорю. Только если с кохонами у нас точка бифуркации во времена правления Горбачева случилась, то с этими ребятами расхождение началось где-то в двадцатые годы двадцатого века. В их России ни Троцкий, ни сместивший его Киров никогда не правили государством.

— А кто же правил? — заинтересовался Виктор.

— Без понятия, — мотнул головой Карл. — Не успел дочитать. Помню еще, что Вторая мировая у них закончилась в 1945-м, а не в 1949-м, как у нас, и до Урала фашисты не дошли. Остановились на Волге. Войны с Китаем тоже, кстати, не было.

Меня очень огорчило то, что рядовой учитель истории легко рассуждал о точках бифуркации. Еще немного, и нас могут вычислить. Признали же Сципиона Африканского инопланетным прогрессором, так и до нашей троицы, оснащенной череполомной машиной времени, доберутся. Вот только кто мог сотворить бифуркацию в двадцатые годы двадцатого века? Известная мне технология подобный фокус не допускала. И Титов, и Готлиб, и я родились гораздо позже и не могли переместить себя в те легендарные времена. Значит, эту развилку устроили не мы. А кто? И с какой целью они это сделали?

— Откуда берутся эти самые бифуркации? — спросил Степанов.

— Пока никто не знает. Предполагают естественное расслоение пространства-времени.

«Ага. Сейчас. Естественное расслоение», — мысленно усмехнулся я и, ткнув картофелину в горстку соли, равнодушно осведомился:

— Какой у них общественный строй?

Карл пожал плечами.

— Какая разница, какой строй у этих выродков? — он брезгливо поморщился. — Столько невинных людей положили, мерзавцы. Хуже фашиков.

Степанов крякнул и очень внимательно посмотрел на жующего Карла. Когда тот поперхнулся, не выдержав холодного немигающего взгляда, лейтенант проникновенно спросил:

— Ты бы предпочел умереть вместо кохонов, дружище? Или маму свою в жертву готов был принести?

Спасатель закашлялся.

— Человеки, Карл, они всегда есть человеки, — непоследовательно продолжил Степанов. — Они во все времена и при любой идеологии человеки. Хоть ты их на кострах жги, хоть яйца повидлом мажь. Одни умрут за друга своя, а другие будут лежать на брюхе и шерсть на заднице на пробор расчесывать.

— Это ты к чему? — нахмурился Карл.

— Пойми, дружище, эти твари, — он мотнул головой в сторону соседнего столика, — не одни и не другие. Они вообще не люди. Вроде бы выглядят как нормальные гуманоиды. Может быть, даже у них есть какой-то внутренний мир, но они способны удавиться за трудодни. Не за свой покой, не за идею, не за семью, а за трудодни. У них это называется деньги. Сечешь? Фишка в том, что деньги в отличие от трудодней можно поиметь ни за что. В смысле не работая.

— Читал про такое в книжках, — вяло буркнул я. — Дикое общество. Капитализм.

— И я читал, но так и не смог понять, как так можно жить, — Степанов вздохнул. — Вообще не понимаю, как можно пользоваться результатами чужого труда, если ты сам не принес равноценной пользы обществу? Кусок же в горло не полезет. Это же как украсть.

К лейтенанту подошел тщедушный солдатик с усталым серым лицом и положил перед ним распечатку стандартного формата. Виктор, не читая, прихлопнул лист ладонью. Посыльный козырнул и удалился.

И теперь я занимаюсь тем, что прикрываю от наших же, можно сказать, родных и лично мною сильно любимых горгов этих недостойных уважения существ в человеческом обличье. Они ведь, как бараны, не вникая в подробности, одобряли своим тупым голосованием убийство моих близких. Можешь смеяться, Карл, но у них здесь демократия. Их никто не заставлял нападать на нас. Они сами захотели. А теперь мы защищаем даже их вояк. Пока это нам ничего не стоит, но очень скоро мы будет платить своей кровью за их гнилые души. Охренеть можно, но они именуют себя русскими. Рашенами, если быть точным. Говорят с диким акцентом. Кириллицу читать не умеют, но любят использовать ее как орнамент. — Степанов смял распечатку. — Два часа назад мы отбомбились по ближайшему резервуару, где плодятся горги, но, боюсь, результата это не даст. Может быть, замедлится эволюционный процесс. Хотя не факт. В общем, когда эти милашки нас окончательно разлюбят, то хана всему.

— А что за резервуар? — спросил я, подливая себе чай.

— Озеро с биомассой, — объяснил Карл. — Они туда стаскивают всякую органическую дрянь и дружно варятся в этом супчике. Никто не знает, что оттуда вылезет в следующий раз. Правда, сейчас процесс идет медленнее. Наш биохимик полагает, что разрушился какой-то специфический катализатор или мутировали некие архиважные бактерии. Есть небольшой шанс, что эволюция горгов остановится.

Где-то наверху протяжно и тоскливо заухала лазерная пушка. Послышался похоронный звон компонентных гильз.