Дис провел рукой по волосам — волосы были влажными. Значит, шел дождь, а теперь его нет. И значит, сам он здесь стоял уже некоторое время — до того, как понял, осознал, что он — это он, и что он — здесь. Удивительно… место, в котором не копошатся на грани сознания чужие мысли, впервые за много-много лет. И такой чистый воздух, и запах теплой земли, растений. А я думал, что это мертвый мир, подумал Дис. А он не мертвый, он как калека, много лет назад потерявший руку или ногу. Травма его давно зажила, а сам он приспособился обходиться без потерянной конечности так же ловко, как иной здоровый.

Но, наверно, этот мир ждал, давно и без надежды, когда же сюда вернется человек, когда он увидит этот берег, это небо, эту воду, траву, песок, деревья… потому что нельзя представить такого одиночества, такой пустоты, в которой не для кого быть.

…он, должно быть, был сумасшедшим, тот, кого зовут, или звали? — Ян. Во всяком случае, он совершил странный, если не сказать, страшный поступок, сначала создав, а потом и покинув это место. И самим фактом своего существования он обрек на бесконечное одиночество целый сценарий, то есть мир, вселенную. И мне надо найти здесь этого сумасшедшего. Найти… и каким-то образом добыть у него информацию.

Троп и дорог нет, и идти придется по мокрой траве. Дис и не помнил, когда в последний раз ему довелось вот просто так погулять по мокрой траве, а сейчас можно снять ботинки и не думать о простуде, и не слушать ворчание заботливого не в меру Арго. Он так и сделал. Трава с непривычки показалась слишком колючей, земля — холодной. К тому же быстро намокли брюки, от колена до низа. И все же какое-то детское упрямство заставило его, не слушая здравого смысла, продолжать рисковать здоровьем, он только подвернул брючины, чтобы было удобней идти. Интуиция, а может, случай, вывели его на просеку. Просека, правда, за несколько лет здорово заросла, но все же по ней идти оказалось удобней, чем по дикому грозовому лесу. Это трудно назвать дорогой. Это такое пространство между двумя стенами леса, заросшее осокой, буйными кустами малины, дудником и еще какими-то зонтичными, названий которых Дис не знал. В малиннике пришлось оставить несколько клочков одежды, он оказался очень колючим, малинник, к тому же, в чаще его была скрыта жгучая лесная крапива. Дорога вывела его к берегу большой реки. Вот уж где ветер вволю-то разгулялся! Вспенил стального цвета, даже с рыжиной гребни, закудрявил, истрепал низкие седые тучи, мчащиеся куда-то даже ниже грозы, раскачал деревья, тонкие осины и березы у воды скрипуче изогнулись. Впрочем, эта гроза их не сломает — не эта. Эта только выполощет дождем листья, причешет неласковой рукой зеленые пряди, выдернет из крон случайные пожелтевшие раньше времени листья. Дис подошел к воде, на самый прибрежный песок, весь усеянный гниющими водорослями, мелким и крупным плавником, камнями, раковинами когда-то живших в реке моллюсков. Стало еще холодней, захотелось даже вернуть ногам теплый уют ботинок. Нет. Пусть. Пока можно терпеть — пусть. Он сам бы себе не смог объяснить, почему так важно ходить босиком по этому пустому сцена… побережью. Просто так естественней, правильней. Река жила своей жизнью, шлепала по берегам многочисленными мокрыми ладошками, шуршала пергаментом осоки, и знать не знала, и не хотела знать ничего знать, про одиноко бредущее по волнам человекообразное высокоразвитое (с его собственной точки зрения) существо, наделенное способностью осмысливать окружающую его со всех сторон субъективную реальность. Реке было некогда — она спешила впасть в море, которое в другом месте и времени могли бы назвать Каспийским.

Олег привел мать, заведующего продовольственным складом, и еще двоих мужиков с фермы. Все вместе, все, да не Маша, они отправились в лес, за пострадавшим. А Маше сказали подготовить лежачее место, и ждать, когда все вернутся. Место она организовала быстро. Не трудно снять с печки матрас и старый ватник, и расстелить все это на продранном диване, доставшемся когда-то лесничеству в наследство от переехавшего из этого здания сельского клуба. Клуб переехал поближе к населению, а лесничество вздохнуло свободней. До того оно ютилось во флигеле на краю расчищенного от леса участка. Кстати, дом был когда-то частью богатой усадьбы. Каменное здание в тридцатые было разрушено, хозяева раскулачены и, по слухам, высланы на поселение, а деревянный домик сохранился, а после ремонта и вовсе стал, как новый.

В ожидании Маша поставила кипятиться электрочайник — такая толпа народищу вряд ли быстро разбредется, раз уж экстремальная ситуация собрала всех вместе в самую середину рабочего дня. Именно по этой причине все рады будут чаю, а горячительного им все равно нельзя, на работе, никак.

Наконец, чайник как раз начал закипать, самодеятельные спасатели показались в окне у опушки. Маша выскочила встречать.

Мужики тащили за руки-ноги по-зимнему одетого мужчину, разглядеть которого она сразу не успела. Только сразу бросилась в глаза странная его одежда — теплая куртка с меховым воротником из камуфляжной ткани, шерстяные брюки, высокие армейские ботинки. Куртка расстегнута, из-под нее видно телогрейку-тельняшку и серый в клеточку шарф. Волосы, черные с сединой, показались ей издалека влажными. Пострадавшего уложили на матрас, предварительно избавив от куртки и башмаков. Похоже, человек спал или был без сознания.

Валентина Алексеевна сказала Маше на ухо:

— Я пошарила у него в карманах, думала, может паспорт есть, или какой другой документ. Но там пусто. Только записка. Вот, смотри: "Встреть Леню на разъезде. Роберт". Без подписи. Он, когда я пришла, все бормотал чего-то, без остановки. А потом уж замолчал. Но чего говорил, не поняла. Вроде бы и вовсе не по-нашему.

Маша кивнула. Она, наконец-то, разглядела и лицо незнакомца. Некрасивое, с большим носом, и нависающими бровями. И кожа нездоровая — с красными прожилками, и словно бы в оспинах. Она решила, что человеку уже за пятьдесят. Человек вдруг отчетливо сказал во сне "Мне нужен проводник!", и громко переглотнул.

Закипел, забурлил на столе чайник. Пришлось отойти, чтобы выдернуть его из розетки. Тут же рядом молчаливо возник Джим, и тронул ее за руку, недвусмысленно приглашая выйти наружу. Маша, удивленная такой таинственностью, вышла. Джим сказал:

— Этот, наверно, все-таки за мной. Мне надо будет спрятаться, до тех пор, пока не станет ясно… Но… извините, может быть эта просьба покажется вам странной… но я, правда, не могу ничего рассказать.

— Не мнись, — встревожилась Маша, которую отнюдь не порадовало, что Джим именно с ней делится планами "на время исчезнуть". — Я слушаю.

— Понимаете… меня ищут, потому что я сбежал. Я думал, хоть здесь не найдут. А они и сюда пробрались. Саня вот хороший, но он тоже оттуда, из моих мест. В общем… надо этого вот, — небрежный кивок в сторону крыльца, — показать Сане. Пусть они поговорят. А потом… ну, как получится. Самое плохое, что я застрял здесь, как и Саня. Нам обоим не выбраться, поэтому ему я верю.

Маша вздохнула: босоногий интриган не произвел на нее впечатления.

— Если ты так хочешь, я их познакомлю. Только обещай, что далеко сбегать не будешь, и сразу вернешься, как только узнаешь, чего хотел. Хорошо?