Естественно, наше появление не осталось незамеченным - стоило мне и Линде возникнуть в дверном проеме, как кто-то из молодежи радостно взвыл:

– Господа офицеры! Встать! Смирно!!!

Повскакали все. Даже господин Волович, недавно получивший подполковника.

– Привет, бездельники!
– ослепительно улыбнувшись, поздоровалась Горобец.
– Соскучились?

– Угу! Еще бы! Как слетали? Записи боев покажете?
– увидев улыбающееся лицо лучшего оружейника подразделения, зал сообразил, что вернулись все, и мгновенно взорвался вопросами.

Решив, что пребывающая в великолепном настроении Линда справится и без меня, я скользнула в сторону, и, пройдя сквозь толпу уступающих мне дорогу офицеров, добралась до нашего столика.

– Привет, Тень!
– рухнув на стул рядом со мной, буркнул Томми.
– А где Большой Демон?

– Вызвали куда-то...
– буркнула я.
– Надеюсь, что прилетит еще сегодня... А что ты такой хмурый?

– Да как тебе сказать?
– вздохнул мальчишка.
– Если честно, то я к вам здорово привык. И мне будет грустно с вами расставаться...

– Расставаться?
– не поняла я.
– Вы с Тэдом куда-то переезжаете?

– Мы? Мы как раз остаемся... А переезжаете вы... Ты что, не в курсе?
– удивленно посмотрев на меня, поинтересовался Чейз-младший.

– В курсе чего?
– спросила я, и в этот момент к ОКМ подключился Лутц:

– К сведению тех, кто в баре. Перед 'Подковой' только что сел флаер Роммеля. Готовьтесь встречать гостей...

– Спасибо, Герман!
– отозвалась я, и, пропустив мимо ушей ответ Томми, рявкнула: - Господа офицеры! Встать! Смирно!!!

В баре мгновенно установилась мертвая тишина. А секунд через двадцать в дверном проеме возник президент Лагоса собственной персоной.

– Здравствуйте, дамы и господа!
– оглядев стоящих навытяжку офицеров, улыбнулся он.
– Как там у вас в армии говорят? Вольно?

– Так точно, сэр!
– усмехнулся ввалившийся следом за ним Роммель. И, услышав слитное 'здравия желаю, господин президент', гордо выпятил грудь: - Ну, чем не орлы?

– Крыльями, сэр...
– не удержалась Линда.
– Да и оперение не катит...

– Зато заклюете кого угодно...
– развеселился генерал. И, притворно вздохнув, поинтересовался: - Столик для голодного начальства найдется? Или нам так и стоять в дверях?

– Со столиками - засада, сэр!
– увидев, что Роммель улыбается, ответила Горобец.
– Но если вы пообещаете, что не будете приставать к любимой женщине нашего командира, то я, так и быть, провожу вас к месту для ВИП-персон...

– Знаете, майор, мне иногда кажется, что вы летаете не с тем напарником...
– расхохотался генерал.
– Впрочем, в паре со Шварцем вы бы были невыносимы...

– У Гельмута проблемы со зрением, сэр! Такого выбора второго номера я ему никогда не прощу...
– обиженно выпятив губу, вздохнула Горобец.
– Вот вы - мужчина, и наверняка видите женщин насквозь! Скажите, разве вы смогли бы выбрать не меня?

Сообразив, что заткнуть Линду, пребывающую в таком игривом настроении, Роммелю удастся не скоро, я рванула ему на помощь:

– Господа! Предлагаю выбрать... завтрак! И прошу к нашему столу...

– Спасибо, майор!
– улыбнулся Фарелл. И, жестом предложив мне пройти вперед, двинулся следом...

...Завтрак начался в 'теплой и дружеской' обстановке. Начальство делало вид, что прилетело в 'Подкову' просто так, а я и подтянувшиеся в бар ребята из Первой Очереди изображали, что искренне в это верим. Впрочем, вскоре мысли о целях их прилета куда-то улетучились. Причем и у нас, и у начальства: Линда и Гельмут несли такое, что стены бара периодически дрожали от гомерического хохота. А Томми, раз съехав со стула, решил продолжить ржать под столом.

О делах начальство вспомнило только часа через два с половиной. После того, как президент, ненароком посмотрев на часы, с трудом удержал отваливающуюся челюсть:

– Ого! Уже половина двенадцатого! Как же быстро летит время...

– Угу...
– мгновенно посерьезнев, кивнул Шварц.
– Если вы торопитесь, то переходите к делу... Впрочем, если место неподходящее, то...

– Могу я попросить вас собрать всех свободных от полетов офицеров подразделения Демон в тактическом зале казармы?
– почему-то посмотрев на меня, поинтересовался президент...

...Взбираться на трибуну Элайя Фарелл не стал. Вместо этого он по-простецки уселся на край возвышения, и, жестом попросив тишины, негромко заговорил: