Саманта слышала слова Айрин и молча злилась. Она предпочла бы, чтобы никаких поминок не проводили вообще, и была полностью согласна с мисс Уайли, что все должно завершиться в минимально допустимый приличиями срок.

— Мама, а ты как думаешь? — спросил Питер.

— Венеция была старомодна, — пришлось признаться Саманте. — И устроила поминки, потому что так было принято в ее время. Думаю, она хотела, чтобы все было так, как она привыкла.

— Вот именно, — сказала Айрин. — Она хотела устроить пирушку.

— Вовсе нет, — огрызнулась Саманта. — Думаю, она хотела достойных и коротких проводов.

— Ерунда! — решительно возразила Айрин. — Если бы Венеция хотела коротких проводов, она не стала бы тратить на них все свои деньги.

Филип поймал взгляд Айрин и вдруг улыбнулся.

— Все верно, — сказал мальчик. — Она действительно хотела, чтобы мы устроили пирушку. — Он осмотрел устроенный в гостиной фуршет с любопытством и профессиональным интересом будущего повара, не упустив ничего. Тут были булочки с копченой лососиной и спаржей, канапе всех сортов, видов и размеров, сандвичи, меренги, эклеры и птифуры. Стол ломился от яств. — Выглядит замечательно, — сказал он. — Так и хочется попробовать.

— Все от Фортнэма и Мейсона, — резко сказала мисс Уайли, — так что должно быть вкусно. — Лично она считала, что это верх расточительности, однако была вынуждена подчиняться недвусмысленным указаниям клиента. — Но это не пирушка. — Она пронзительно посмотрела на Айрин, однако та, понимавшая, что выиграла сражение, только безмятежно улыбнулась в ответ. — Это маленькие поминки.

Саманта бросила на нее благодарный взгляд, надеясь на то, что мисс Уайли сумеет поддержать порядок. На улице со скрежетом остановилась машина Лероя. Сегодня он воспользовался ярко-желтым «шевроле», облупившиеся хромированные крылья которого заняли чуть ли не всю улицу. Она слегка вздрогнула от этой вызывающей вульгарности.

— Я не сомневалась, что он придет, — пробормотала она мисс Уайли. — И приведет с собой эту женщину, которая ему даже не жена.

— А ты не жена Пирсу! — громко сказал Филип.

Питер покраснел от смущения. Ему не хотелось даже думать об этом, не то что говорить. Но Филипа ничто не могло остановить.

— Как бы там ни было, его пригласили, — сказала Хилари. — И он пришел.

Фелисити заметила, что Саманта вспыхнула от досады. Фелисити, Тони и Аннабел с бокалами вина и тарелками, наполненными сандвичами, стояли в стороне. Поскольку поминки устраивали Саманта и дети, все трое, не бывшие родственниками усопшей, чувствовали себя скованно. В отличие от Айрин, которая решила получить удовольствие в полном соответствии с намерением Венеции и вела себя так, как считала нужным, шокируя мисс Уайли. Она допивала уже третий бокал.

— Я постараюсь, чтобы он не пробыл здесь слишком долго, — сказала Саманта, беря булочку с копченой лососиной и спаржей.

— Мама, ты ведь не станешь обижать Лероя? — с тревогой спросил Питер. — Венеция любила его, а он заботился о ней. И Вероника тоже. Она часто готовила Венеции обед, когда та слишком уставала. — Его голос дрогнул от обиды, когда Саманта ушла в другой конец комнаты, чтобы поговорить со старыми друзьями Венеции, приехавшими из далекого Йоркшира. Почему мать не хочет понять, как важны были для Венеции Лерой и Вероника?

Но Саманта, с виду элегантная и собранная, просто не слышала его слов. На самом деле она кипела от гнева. Ядовитая реплика Филипа насчет ее самой и Пирса попала в цель. Она напомнила Саманте, что ее положение не из лучших. Пирс мог насмехаться над браком сколько ему угодно, говорить, что стремление к семейной жизни — пережиток, простительный только крестьянам, но на нее это не действовало. Она по-прежнему хотела быть замужем, иметь гарантию в виде листа бумаги, заверяющего, что они принадлежат друг другу, хотя и знала, что эта гарантия не слишком надежна. Но брак был той формой отношений, по которой она тосковала, не признаваясь в этом даже себе самой. Я счастлива, я счастлива, начала про себя твердить она и тут же затосковала по Пирсу и Калифорнии. Она обвела взглядом крошечную комнату лондонского дома Венеции, забитую фарфором и серебром, унаследованным или собранным Венецией за долгие годы. От этих вещей и воспоминаний ей стало душно. Да, ей здесь делать больше нечего. Она здесь чужая. Она не хочет быть привязанной к этому тесному мирку людей и вещей. Внезапный страх потерять Пирса и обретенную благодаря ему новую жизнь показался ей чепухой. Как только Лондон и дети останутся позади, все будет в порядке. Особенно дети, которые всегда выбивали ее из колеи. К ней подошла мисс Уайли.

— Прибыли новые гости, — очень неодобрительно сказала она.

Саманта обернулась и посмотрела на Лероя. Казалось, его вязаная шапочка жила своей жизнью. Она неистово подпрыгивала, когда тот жал людям руки и представлял им Веронику.

— До чего я рад оказаться здесь! — широко улыбаясь, сказал он. — Дядя Игнациус будет с минуты на минуту. Он пошел к себе за банджо и барабанами.

Мисс Уайли выглядела так, словно нуждалась в нюхательной соли. При словах «банджо» и «барабаны» ее бледное лицо стало пепельным, а у Саманты упало сердце. Она смутно помнила дядю Игнациуса и молилась, чтобы это оказался не он. Но тут она напомнила себе, что Лерой действительно был добр к Венеции. Нельзя забывать об этом. Поэтому она решительно и с чувством собственного достоинства сказала ему:

— Мы будем рады дяде Игнациусу.

— Но не барабанам и банджо, — пробормотала мисс Уайли.

Однако Лерой ее не слушал. Он и Вероника уже с удовольствием уплетали канапе.

— Эти поминки не превратятся в пирушку, — сказала мисс Уайли, но ее голосу не хватаю убежденности.

— Хорошие были поминки, — сказал Тони, ведя переполненный микроавтобус в Примроуз-Хилл, чтобы завезти Айрин.

— Замечательные, — подхватил Филип. — Венеция была бы довольна.