Он бросил многозначительный взгляд на покрасневшую Рысь.

— Да нет, ты не ошибся, — равнодушно ответил я. — На самом деле я действительно работаю на того, кто больше предложит. Просто тебе нечего мне предложить. Тот маленький спектакль, который ты для меня устроил… это на меня, конечно, произвело некоторое впечатление…

— Некоторое?! — возмутился Лион.

— Угу, — кивнул я. — Да и то в основном, потому что неприятно было чувствовать, что кто-то покопался в моих мозгах. Это, знаешь ли, не лучший способ завоевать доверие компаньонов.

— У большинства людей там ничего интересного и нет, — возразил Лион. — Было бы из-за чего переживать!

— У нас разный взгляд на такие вещи. Но это я так — просто к слову пришлось. На самом деле мне просто не понравилось твое предложение. Да и сам ты мне не нравишься, уж извини. Не люблю пламенных борцов за идеи, готовых ради этих идей положить тысячи чужих жизней. Если тебя так все не устраивает в окружающем мире — сделай реально доброе дело, убейся сам и оставь мир в покое.

— Я надеялся, что ты умнее, — разочарованно протянул Лион. — Видишь, даже пришел на встречу, хоть ты и нарушил уговор, пытаясь меня выследить. И все равно я надеялся, что смогу тебя переубедить. Неужели тебе нравится, что людьми управляет горстка магов, а рядом с нами живут всякие твари? Живут рядом с тобой, ходят по улицам рядом с тобой, рядом с твоими детьми?

— Да у меня вроде нет детей, — хмыкнул я. — Опять ты пытаешься давить на эмоции. Не забывай, я не экзальтированная дамочка и не обиженный на весь мир тинейджер. Меня истеричными лозунгами не проймешь.

— Ты хвастаешься тем, что неспособен к сочувствию. Мне жалко тебя.

— А мне тебя — нет.

— Значит, ты будешь мне мешать?

— Да нет, — пожал я плечами. — Если ты не сдашься Совету сам, я вынужден буду убить тебя. Отбоя это, конечно, не спасет, но восстание я тебе устроить не позволю.

— Но почему?! Ты же человек! Что тебе до них?!

— Ну, у меня есть тому несколько причин, но ты их не поймешь. Считай, что просто из вредности.

— Значит так? Что ж, мне жаль но…

В голосе Лиона по-прежнему не было и намека на угрозу, и все же Рысь напряглась и тихо зашипела. Но и она не успела ничего сделать.

— Мне жаль, но ничем не могу вас порадовать. Улучшений нет, впрочем — ухудшений тоже. Надейтесь. Можете помолиться.

Что… кто это говорит? О чем? Темно… ночь наверное… Зачем они разговаривают ночью? Ночью спать нужно…

— Молиться? Все настолько плохо?

Этот второй голос почему-то вызывает у меня тревогу и… неловкость?

— Не буду вас обманывать — хорошего мало. Так мало, что множественные переломы следует отнести к хорошему, они хотя бы не опасны для жизни. Хуже всего с трещиной в черепе. Мозг для нас до сих пор черный ящик. Иногда человек получает пулевое ранение в голову и через пару месяцев бодро скачет, как козлик. А иногда умирает, поскользнувшись на арбузной корке и ударившись затылком о стену. Умереть ваш друг не умрет, но…

Профессионально-равнодушный голос пугает. О чем он говорит? С кем? И почему… я… я понял, что чувствую какую-то противоестественную пустоту в голове…

С пятой или шестой попытки удалось открыть глаза. Яркий свет ожег, выбил слезы. Я хотел вытереть их, пока никто не заметил — настоящие мачо не плачут, ведь так? — но руки почему-то не желали повиноваться.

— И вам следует учитывать, что даже если он оправится от других травм, то все равно останется навсегда парализованным.

— Вы уверены?

— Чудеса, конечно, иногда случаются. Потому я и сказал — молитесь, если можете.

Да что здесь происходит?! Меня охватило какое-то жуткое ощущение непоправимой беды. Случилось нечто, чего я боялся больше всего на свете. Но что это? Я никак не мог сосредоточиться. Надо спросить этих… которые тут болтают. Я не видел ничего, кроме желтоватого потолка в трещинах и пятнах от протечек в углу, прямо над моей головой. Если опять протечет, мне будет капать прямо на лицо! А я не могу даже голову повернуть!

— Эй… какого хрена?!

Раздался испуганный возглас, чье-то ворчание и надо мной возникло два лица. Одно — с острыми оценивающими глазами за стеклами модных очков. На голове — белая шапочка. Второе — парень лет тридцати, с явно азиатскими чертами, усталым взглядом раскосых глаз. Обычный. И, тем не менее, этот парень вызвал во мне приступ ужаса. Словно я увидел восставшего из могилы покойника.

— Он что-то сказал!

— Какого хрена?! — повторил я более внятно.