— Ну и что вы обо всем этом думаете? — спросил он меня.

— А вы?

— Не знаю. Может быть, Блейк ему что-нибудь рассказал, и он умер от шока? Но это же не убийство. Если это вообще был Блейк.

— Но ради Бога, Дик! Неужели вы считаете, что в доме был кто-то другой?

— Нет, давайте подумаем. Блейк болен или говорит, что болен. Но он вдруг приезжает сюда глухой ночью, причем сам ведет машину, а это ведь больше девяноста миль. Здесь встречается с мистером Сомерсом и возвращается обратно, наверное, не раньше, чем к рассвету. Хорошая прогулка для больного! И эта секретность! Зачем? Если бы он захотел приехать, то мог бы просто сесть в поезд. Полиция все равно не могла ему помешать — нет оснований. Взял бы чемодан и приехал. Или нанял санитарную машину. Он же приедет на похороны, да?

Я села — вдруг задрожали колени. Дик взглянул на часы.

— Когда приходит на работу ночной сторож?

— Понятия не имею.

— Вот с ним надо поговорить.

Тут я решила рассказать ему и о Мэри, и о стакане. Слушал он внимательно, но когда я объяснила, что она действительно нашла карточку и я не уверена, что она ничего не выбросила в окно, он только отмахнулся.

— Подождите. Надо разобраться, есть третье преступление или нет. Во-вторых, кому надо убивать человека, которому и так осталось жить всего несколько месяцев? Но пусть так. Пусть даже в стакане был яд. Что-нибудь быстродействующее, типа цианистого калия. Все равно сначала придется признать, что Говард, когда пил виски, разговаривал с человеком, которого знал и которому доверял. Он ничего не опасался, просто выпил виски. Но тут же надо признать и другое: Мэри Мартин знала, что Говарда убьют, и знала, как это сделают. И она предупреждает Джуди, чтобы его не оставляли ночью одного. Не она же это сделала?

— Не знаю, — ответила я в растерянности.

— Как я понимаю, шансов на вскрытие нет?

— Если ничего не говорить миссис Сомерс, то нет. Если сказать — тоже нет. Ведь замешан ее брат.

Мы, конечно, ничего этого Джуди не сказали. День прошел достаточно спокойно. Все так же приходили и уходили люди, приносили цветы, Мэри Мартин все так же церемонно ходила по комнатам и вела свои аккуратные записи.

Ближе к вечеру она попросила разрешения пойти переночевать к себе домой, и я ее отпустила. Но она осталась к обеду и ушла только в девять, а в девять пятнадцать мне позвонил Дик.

— Послушайте, — сказал он, — я тут рядом в аптеке и хочу, чтобы вы знали: в том, о чем мы говорили сегодня, что-то есть.

— Что же?

— По поводу этой дамы. Вы понимаете, о ком я?

— Да.

— Так вот. Она расспрашивала ночного сторожа. Любопытно, да? Я и подумал, что надо вам сказать, чтобы вы могли проследить, как и что.

Он повесил трубку, предоставив делать выводы мне самой.

Я помню, что в тот вечер в доме был адвокат Говарда Алекс Дэвис. Он удобно устроился в библиотеке в кресле с бокалом старого портвейна. Наверное, именно сочетание хорошего вина и не менее хорошего обеда сделало его необычно разговорчивым. Алекс Дэвид был толстяком с маленькими черными и очень острыми глазками на широком лице.

— Вероятно, вы знаете, — заявил он, — что наследство большое. Даже больше, чем думают. Бедный Говард не афишировал своих дел.

— Завещание, полагаю, осталось?

— Да. Думаю, оно справедливое. Он позаботился и о слугах, и о благотворительности, и кое-что также оставил брату миссис Сомерс.

— А Уолли? — спросила я.

Он откашлялся:

— Он уже помогал Уолли. Были ведь неудавшиеся предприятия, прошлым летом оплатили кое-какие счета. Но найдено очень хорошее решение: траст-фонд с существенным доходом. Доход не очень большой, но — существенный. Конечно, эта информация конфиденциальна. Я — один из душеприказчиков.

И тут я увидела, что последнее ему особенно нравится. Свидетельствует о доверии и обещает определенное вознаграждение. Он уже видел свое имя во всех газетах: размер состояния, расчет суммы налога на наследство и комиссионных. «Мистер Александр Дэвис и Компания гарантийного фонда, душеприказчики».

Он откинулся в кресле и похлопал себя по довольно заметному животику.

— Говард умел делать деньги, — заявил он. — Очень многие будут удивлены.

Я слушала уже не очень внимательно, думая о Мэри и ее разговоре с ночным сторожем. Поэтому, когда довольный собой Алекс Дэвис отбыл, я пошла в кабинет Кэтрин и осмотрелась повнимательнее. Стол был пуст. Не было видно ни одной из тех маленьких вещиц, которые Мэри Мартин всегда держала под рукой. Их не было ни в ящиках стола, вообще нигде.

Внезапно до меня дошло, что Мэри Мартин ушла. И ушла навсегда.

Джим приехал на похороны в полдень на следующий день. Если бы не некоторая бледность — все-таки не выходил из дома три недели, — он выглядел так же, как и всегда: безупречно одетый, в черном галстуке и с черной повязкой на рукаве. У меня не было никакой возможности поговорить с ним первой. Он сразу же ушел в комнату Кэтрин, и даже обед им отнесли прямо туда.

До самого окончания прощания с телом дома он появился на людях всего один раз, во время печальной процедуры выноса Говарда. Но и этого оказалось достаточно. Двигаясь в этой медленной и берущей за душу процессии, он почти лицом к лицу столкнулся с человеком, которого, как я потом узнала, звали Чарльз Пэррот. Этот мужчина средних лет в надвинутой на лицо кепке занимался стульями, которые обычно заказывают в таких случаях: приносил их, раскладывал и расставлял рядами. Когда Джим проходил мимо, мужчина посмотрел на него долгим и внимательным взглядом, на что тот, вероятно, не обратил никакого внимания.

Я при этом не присутствовала. Имя Чарльз Пэррот мне ничего не говорило. Но придет время, и Чарльз Пэррот сыграет свою роль в нашей трагической истории и внесет свой вклад в ее не менее трагическую развязку. Дело в том, что Чарльз Пэррот, которого неведомыми мне путями провел в дом Дик, был ночным сторожем. И он опознал Джима Блейка как человека, схожего по телосложению и общему виду с посетителем, о котором два дня назад ему говорил Говард.

Находясь под присягой, он, однако, упорно отказывался дать безоговорочные показания.