Потом началось улучшение. «Пациент веселее». «Аппетит лучше». «Сегодня сидел в постели». На восьмой день болезни запись в четыре часа дня: «Мистер Уолтер с пациентом с четырех до шести, пока я гуляла. Сообщил, что он веселее».

После этого нерегулярно, но часто: «Гуляла. Пациенту хорошо».

Ничего интересного я не находила, пока не дошла до того дня, когда мистер Уэйт приезжал составлять проект завещания, то есть до двенадцатого августа. Страницы с записью за этот день и за следующий не было!

Я сначала никак не могла в это поверить. Еще и еще раз пролистала тетрадь. Просмотрела даже другие тетради, аккуратно подшитые и пронумерованные. Самое удивительное нашла, когда еще раз прочитала запись за одиннадцатое августа, но и здесь понять что-либо было трудно.

В низу страницы в графе «Замечания» Сара приписала карандашом: «Листы 11 августа и 12 августа для сохранности изъяты». И еще ниже: «Циферблат. Пять часов справа. Семь часов слева. Нажать на шесть».

«Для сохранности изъяты»! Значит, Сара понимала, что сведения, зафиксированные на этих листках, представляют исключительную важность. Я могла только молиться о том, что она не догадывалась о мере этой важности. Какие посетители были упомянуты на листке за двенадцатое августа? Или что случилось такого, что заставило Говарда изменить завещание и оставить Уолли половину всего состояния плюс секретный фонд?

Это было уже выше моих сил. Я заперла комнату, спустилась вниз и позвонила инспектору.

Он приехал к вечеру, несколько смущенный и явно не в своей тарелке.

— Не думал, что вам захочется меня видеть, — произнес он с порога.

— Вы же сами знаете, что не верите в виновность Джима Блейка, ведь так, инспектор?

К моему удивлению и даже тревоге, он покачал головой.

— Не уверен. Он был в тот вечер с Гюнтер — так говорит негритянка. Он хорошо знал о завещании. Учтите, я не говорю, что он все обдумал заранее. Он, может быть, волновался и сердился, а Сара Гиттингс завещание все не отдавала. Он, может быть, сначала ее просто ударил. Потом совсем потерял голову и добил.

У меня упало сердце.

— Ну, а потом ему пришлось покончить и с Флоренс. Она ведь слишком много знала.

— А Говард?

— Там убийство не доказано.

Однако, когда я ему рассказала о результатах поездки в отель и о Мэри Мартин, уверенности у него поубавилось.

— Странное дело с этой девушкой, — произнес он медленно. — Мы не можем ее найти. Можно было ожидать, что она тут же начнет искать работу, а не ищет. Прокурора она не интересует, а меня — даже очень. По-моему, она многое знает.

— Инспектор, а вы часто находите то, что ищете?

— Весьма часто.

Тут я выложила на стол страницу из дневника Сары и листок бумаги, который Джуди нашла в туфле Флоренс. Когда он услышал, откуда взялся второй листок, то даже изменился в лице.

— Так его нашла Джуди? — Он потыкал зубочисткой в бумагу. — Умная девушка ваша мисс Джуди. И что она о нем думает?

— С учетом произошедшего — что в таком же месте могли быть и две страницы из дневника Сары.

Он положил оба листка рядом и углубился в их изучение.

— Это не шифр, — заявил он наконец. — Это совершенно четкие указания, что надо делать, если… Вы, я думаю, уже проверили все свои часы?

— Молодые люди проверяли, — вздохнула я.

— Очень может быть, что это вообще не часы. Просто что-то напоминающее циферблат. Не более. И обе женщины имели к этой вещи доступ. Значит, не сейф.

— Вы полагаете, что там спрятаны листы из дневника?

— Вероятно. Произошло следующее: пока Сара не узнала о содержании нового завещания, дневники спокойно лежали у нее в комнате. Они никому не были нужны. Но потом она узнала, что написано в завещании, и ее записи вдруг почему-то приобрели особое значение. Она их и спрятала. Сначала, может быть, даже в дровяном сарае. Тогда это объясняет историю со стулом.

Но перед тем, как уйти из дома в последний вечер, она их перепрятала. Теперь подумаем. Она ведь не выходила из дома до семи часов вечера после того, как вернулась в четверть шестого?

— Не думаю.

— Даже это еще ничего не значит. Она умерла не раньше десяти часов. С семи до десяти она где-то была, а если верить негритянке, то где угодно, но не на Халкетт-стрит.

У меня был соблазн сообщить ему о том, как Джим описал тот вечер Годфри Лоуеллу. Но я сдержалась.

— Она куда-то пошла и спрятала записи, — продолжал тем временем инспектор. — Если установим, где она была, то найдем и листки, и, может быть, еще кое-что. Почему, например, их ищут и сейчас, когда обеих женщин уже нет? Что такое записала Сара Гиттингс тогда, из-за чего убийца никак не может успокоиться? Джиму Блейку уже предъявлено официальное обвинение, а записи еще кому-то нужны.

— Они еще очень нужны, — ответила я и рассказала об Элизе и ее привидении.

Он сразу же попросил показать ему окно, а уже потом поговорил с Элизой. Я переводила, как могла. Но только когда инспектор уже стоял в холле и собирался уходить, он спросил, не подозреваю ли я кого-нибудь из слуг.

— Вы же знаете, их можно подкупить. Уверены, что все их страхи не фальшивка?

— Инспектор, женщин я чуть не сама развожу по комнатам на ночь. Джозеф внешне держится хорошо, но я заметила, что он начал закрывать ставни еще засветло. По вечерам я боюсь неожиданно заходить в его буфетную — он может выстрелить.