Собственно, у нее не было сколько-нибудь веской причины относиться к Лугалам с недоверием — только безвкусная любовь матери к пышности и ее склонность ораторствовать о пакостности человечества. Достаточно ли этого, чтобы осудить двоих людей, когда сына она даже ни разу не видела?

Если ее сопровождал Вейхар, они разговаривали о человеческой литературе. Он спросил, какую бы еще книгу ему прочесть. Анна рекомендовала «Гекльберри Финна». Ему не мешает узнать про рабство.

— Да-да, — сказал Вейхар, — я о нем знаю, но мне оно непонятно. С какой стати кому-то вздумается порабощать — это правильный глагол? — женщин и детей? И почему мужчина соглашается подчиняться подобному?

Как всегда в разговорах с хвархатами Анна почувствовала, что упускает что-то самое существенное. Она не могла ответить на вопросы Вейхара, потому что не понимала, о чем он, собственно, спрашивает.

Когда ее сопровождал Матсехар, они говорили о театре. Вернее, говорил Матсехар, а она слушала. Он начал работу над своей версией «Макбета».

— Я начинаю понимать, как действуют человеки, когда ведут себя коварно. Ники сказал, что мне будет полезно прилететь сюда, и он оказался прав. По обыкновению.

Однажды в коридоре она увидела Никласа. Он разговаривал с инопланетянином, чей мех был снежно-белым. В позе Ника ей почудилось что-то непривычное, хотя она не сразу поняла, что именно. Ник заметил ее, выпрямился с улыбкой и приветственно поднял руку. А затем повернулся к своему собеседнику.

— Не понимаю, чем ему интересен этот меховой ком! — сказал Матсехар.

— Что?

— Снежный дурень. Умалишенный. Шут.

— Кто он?

— Чемпион по ханацину этой станции. Это его единственный талант, если, конечно, не зачислять в таланты хорошее телосложение.

Анна спросила, что такое ханацин. Вид воинского искусства, а также танец. Если он исполняется как воинское искусство, двое участников выступают как противники, и один должен одержать победу над другим, а в танце они партнеры и одержать победу могут только вместе. Снежный дурень — мастер воинского искусства.

— Не знаю, что затевает Ники, хотя он занимается ханацином и настолько овладел этим искусством, что нуждается в хорошем противнике. — Матсехар помолчал. — Но он не настолько в нем преуспел, чтобы нуждаться в таком противнике. Кирин… погодите, я знаю, есть такой человечий идиом… Кирин употребит его в пищу еще живым. В вашем языке поразительно много фигуральных оборотов, связанных с едой. Иногда это вызывает у меня тошноту, хотя это, конечно, пустяки в сравнении с гетеросексуальностью.

О, конечно!

— А Ник? — Она не нашла приемлемого выражениям чтобы докончить вопрос.

— Сандерс Никлас широко известен склонностью глядеть по сторонам. Он говорит, что воздерживаться было бы богохульством.

— Что-что?

— По его словам, у вас, у человеков, есть ряд неприятных заболеваний, передающихся сексуально.

— Да.

— У нас тоже есть такие, хотя несравнимо более легкие, чем изнурительные недуги, которые описывал Ники.

Венерические заболевания. Каждые четыре-пять лет возникал новый штамм, получавший название, как и новые штаммы гриппа, по месту, где его обнаруживали в первый раз.

— Но Ники нашими болезнями не заражается. Никакими. Он походит и на нас, но только внешне. На том уровне, где живут и размножаются болезни, он совсем другой.

— Но какое это имеет отношение к благочестию?

— Он говорит, что случай привел его туда, где можно иметь секс с многими людьми, не боясь умереть. Это дар Богини. А дарами Той, что сотворила Вселенную, надлежит пользоваться. Вполне возможно, он только шутит, но полной уверенности нет. Он шутит так, что кажется, будто он говорит серьезно, а когда думаешь, что он шутит, выясняется, что он говорил серьезно. Но что он глядит по сторонам, это бесспорно.

Они молча прошли еще один коридор, а затем Матсехар вернулся к своему «Макбету»и объяснил, как прекрасно леди Макбет преображается в честолюбивую мать, которая подстрекает и улещивает своего сопротивляющегося сына-воина, пока он в конце концов не становится — кара за честолюбие! — чудовищем, не признающим ее власти.

Вечер я провел с Матсехаром. Он был в странном настроении — грустном и одновременно кусачем. Я не мог понять, почему. Ну, да он всегда мрачноват — плата за гений и непохожесть.

Когда его что-то тревожит — если он рассержен, утомлен или находится под стрессом, Матсехар становится неуклюжее обычного. Пытаясь заложить свою версию «Макбета»в мой мини-компьютер для чтения, он его уронил, и нам пришлось ползать на коленях в поисках рукописи, которая провалилась в ворс ковра. Наконец я ее углядел — радужный проблеск среди ворсинок — подобрал кристалл и отдал ему. А он опять его уронил и разразился английскими ругательствами. Я забрал у него компьютер, зарядил рукопись и налил нам выпить — ему халина, себе воды.