К. Маркс в своей работе «Формы, предшествующие капиталистическому производству» высказал ряд ценных и глубоких мыслей насчет возникновения и роли древнейших городов. Говоря о зарождении городского строя на Востоке, К. Маркс указывал: «Города в собственном смысле слова образуются здесь… только там, где место особенно благоприятно для внешней торговли, или там, где глава государства и его сатрапы, выменивая свой доход (прибавочный продукт) на труд, расходуют этот доход как рабочий фонд» {35} . К. Маркс в образовании городов на Востоке усматривал внешнеторговую и политическую основу. Еще определеннее о политической функции древневосточного города он говорит в другом месте, полагая, что «подлинно крупные города могут рассматриваться здесь просто как государевы станы, как нарост на экономическом строе в собственном смысле… {36} ». Наконец, анализируя античную форму собственности, К. Маркс характеризует древнегреческий полис в качестве военной организации, предназначенной для завоевания и охраны завоеванного: «Война является той важной общей задачей, той большой совместной работой, которая требуется… для того… чтобы захват этот защитить и увековечить. Вот почему состоящая из ряда семей община организована прежде всего по-военному, как военная и войсковая организация, и такая организация является одним из условий ее существования в качестве собственницы. Концентрация жилищ в городе — основа этой военной организации» {37} .

К. Маркс считал вполне реальным образование древних городов как политических и военных центров, а отнюдь не центров ремесла и торговли. Указания К. Маркса имеют несомненное отношение к проблеме начальной истории древнерусского города.

Города на Руси, как, вероятно, и в других странах, возникают, судя по всему, в определенной социальной и демографической ситуации, когда организация общества становится настолько сложной, что дальнейшая его жизнедеятельность без координирующих центров, оказывается невозможной. Именно в насыщенной социальными связями среде происходит кристаллизация городов, являющихся сгустками этих связей. Такой момент наступает на позднем этапе родоплеменного строя, когда образуются крупные племенные и межплеменные объединения, называемые в летописи полянами, древлянами, северянами, словенами, кривичами, полочанами и пр. Возникновение подобных племенных союзов неизбежно предполагало появление организационных центров, обеспечивающих их существование. Ими и были города. В них пребывали племенные власти: вожди (князья), старейшины (старцы градские). Там собиралось вече — верховный орган племенного союза. Здесь же формировалось общее войско, если в этом имелась потребность. В городах были сосредоточены религиозные святыни объединившихся племен, а поблизости располагались кладбища, где покоился прах соплеменников.

Названные нами социальные институты едва ли правомерно подвергать дроблению, привязывая к какому-нибудь отдельному типу поселения (военные укрепления, стан вождя-князя, пункт вечевых собраний, религиозный центр и т. п.) {38} . Все эти институты находились в органическом единстве: там, где был князь, неизбежно должно быть и вече во главе со старейшинами, поскольку князь выступал не только как вождь, но и как правитель, действующий в содружестве с народным собранием и племенной старшиной; там, где был князь, там был и сакральный центр, ибо князь осуществлял в позднеродовом обществе и религиозные функции; в места пребывания князя, старейшин и веча стекалась и дань, собираемая с подвластных племен, и город, следовательно, усваивал значение центра перераспределения прибавочного продукта, стимулировавшего внешнеторговые связи {39} . Принимая во внимание все это, мы считаем более перспективным монистический подход к проблеме возникновения древнерусского города, в свете которого выглядит искусственным многообразие типов раннегородских поселений, о чем, кстати, уже писали некоторые исследователи {40} . Такого рода поселениями, по нашему глубокому убеждению, могли быть только племенные или межплеменные центры. Вот почему мы не можем согласиться с Б. Д. Грековым, исключавшим появление города в условиях родоплеменного строя. «Если в племени появились города, — писал Б. Д. Греков, — то это значит, что племени как такового уже не существует. Стало быть, и „племенных городов“ как особого типа городов как будто быть — не может» {41} . Здесь сказалось убеждение Б. Д. Грекова в том, что город мог якобы «появиться только при наличии частной собственности, т. е. в классовом обществе» {42} . Приведенный выше историографический материал показывает, что далеко не все исследователи разделяют мнение о классовом происхождении средневекового города. Вспомним о том, что Ф. Энгельс писал о городе, который «сделался средоточием племени или союза племен» {43} .

Город возникал как жизненно необходимый орган, координирующий и направляющий деятельность образующихся на закате родоплеменного строя общественных союзов, межплеменных по своему характеру. Видимо, функциональный подход к определению социальной сути города является наиболее конструктивным. Что касается таких признаков, как плотность населения и застройки, наличие оборонительных сооружений, топографические особенности, то все они являлись производными от функций, которые усваивал город.

Таким образом, есть все основания утверждать, что на раннем этапе города выступали преимущественно в качестве военно-политических, административных и культурных (религиозных) средоточий {44} . Их можно понимать в известном смысле и как хозяйственные центры, если учесть, что деревня в те времена была продолжением города {45} . Впрочем, данный вопрос требует дополнительных разъяснений. Б. Д. Греков полагал, будто «город всегда является оторванным от деревни, противоположен деревне» {46} . Подобное представление широко распространилось среди ученых. Оно базировалось на соответствующем толковании высказываний классиков марксизма. Приведем эти высказывания и посмотрим, насколько они соответствуют столь категорическим утверждениям. В «Немецкой идеологии» читаем: «Разделение труда в пределах той или иной нации приводит прежде всего к отделению промышленного и торгового труда от труда земледельческого и, тем самым, к отделению городаот деревнии к противоположности их интересов» {47} . Как видим, факт отделения города от деревни К. Маркс и Ф. Энгельс связывают с возникновением нации, появившейся в условиях капиталистического общественно-экономической формации. Поэтому использование приведенного высказывания К. Маркса и Ф. Энгельса для характеристики древнерусского города вряд ли правомерно. Другое высказывание К. Маркса и Ф. Энгельса, которое привлекает Б. Д. Греков, гласит: «Противоположность между городом и деревней начинается вместе с переходом от варварства к цивилизации, от племенного строя к государству…» {48} Нетрудно убедиться, что здесь речь идет о начальных стадиях развития противоположности между городом и деревней. Позднее в «Капитале» К. Маркс писал: «Основой всякого развитого и товарообменом опосредствованного разделения труда является отделение города от деревни. Можно сказать, что вся экономическая история общества резюмируется в движении этой противоположности…» {49} К. Маркс противоположность между городом и деревней рассматривал диалектически, т. е. как категорию историческую {50} . Добавим к этому, что К. Маркс говорит об этой противоположности, имея в виду эпоху развитого разделения труда. К. Маркс и Ф. Энгельс писали, что «противоположность между городом и деревней может существовать только в рамках частной собственности» {51} .

Итак, высказывания классиков марксизма не дают основания для резкого противопоставления города и деревни на ранней стадии развития городской жизни.

Помимо того, что древнейшие города выполняли роль военно-политических, административных, культурных и хозяйственных центров, о чем говорилось выше, они выступали в качестве торговых пунктов, где главным образом осуществлялась внешняя торговля. Вероятно, в них имела место и некоторая концентрация ремесла, обслуживавшего потребности родоплеменной знати в оружии, военном снаряжении и ювелирных изделиях. Однако она имела весьма ограниченное социально-экономическое значение, и масштабы ее не были столь значительными, чтобы мы могли рассуждать о ранних городах как центрах ремесленного производства. Отсюда слабость здесь (если не полное отсутствие) внутреннего обмена, а точнее внутренней торговли. Для этого были свои причины, о которых следует сказать особо.

Отделившееся от земледелия ремесло, прежде чем стать ферментом, разлагающим доклассовые отношения, и сконцентрироваться в городе, проходит стадию так называемого общинного ремесла, существующего в недрах общины и удовлетворяющего внутриобщинные нужды {52} . Яркой иллюстрацией этому может служить индийская община, внутри которой происходил взаимный обмен услугами между земледельцами и ремесленниками {53} . На этой стадии общинного ремесла появляются мастера профессионалы, обслуживавшие «всех членов общины в силу своей принадлежности к ней» {54} . Общинные ремесленники органически вписывались в традиционную социальную структуру и даже в определенной мере консервировали общинную организацию. Надо сказать, что подобные социальные организмы обладали исключительной живучестью. К. Маркс писал: «Простота производственного механизма этих самодовлеющих общин, которые постоянно воспроизводят себя в одной и той же форме и, будучи разрушены, возникают снова в том же самом месте, под тем же самым именем, объясняет тайну неизменности азиатских обществ, находящейся в столь резком контрасте с постоянным разрушением и новообразованием азиатских государств и быстрой сменой их династий. Структура основных экономических элементов этого общества не затрагивается бурями, происходящими в облачной сфере политики» {55} .

Нам кажется, что восточнославянское ремесло VIII–IX вв. следует характеризовать как общинное. К сожалению, вопрос об общинном ремесле у восточных славян как этапе развития ремесленного производства со всеми присущими ему особенностями разработан в историографии крайне неудовлетворительно. Это, конечно, обедняет наши знания о восточнославянском ремесле. Славяно-русская археология между тем располагает необходимыми данными для решения этого вопроса в положительном аспекте. На поселениях восточных славян VIII–IX вв., которые мы относим к родовым поселкам {56} , археологи находят ремесленные мастерские. Обнаружены также целые поселения ремесленников, занятых, например, металлургией. И ремесленные мастерские на территории поселений, и поселки ремесленников соответствуют стадии общинного ремесла {57} .

Внутриобщинный характер ремесленного производства препятствовал сосредоточению ремесла в городах. И такое положение сохранялось вплоть до падения родоплеменного строя. С разложением родоплеменных отношений распалось и общинное ремесло, что привело к оседанию ремесленников вокруг городов. Но это случилось позднее.

Таким образом, город, подобно любому социальному явлению, эволюционировал. Однако его сущность центра общественных связей, организующего и обеспечивающего жизнедеятельность различных социумов, сложившихся в ту или иную систему, оставалась неизменной. Менялся лишь характер и набор этих связей {58} .