Итак, когда же вспыли ценности Березины?

В 1836 году в доме дворянина Станислава Рачковского на одной из окраинных улиц города Борисова остановились на постой четверо солдат-ветеранов, возвращавшихся домой после двадцатипятилетней службы. Переночевав, они отправились дальше, за исключением одного — некоего Иоахима, уроженца Могилевской губернии. Солдат серьезно занемог, и хозяин уложил его в постель. Вечером, в Покров день, чувствуя, что силы оставляют его, Иоахим попросил хозяина прийти к нему. При разговоре присутствовал десятилетний сын Рачковского, Юлиан, которому на долгое время суждено было стать единственным хранителем тайны умиравшего солдата.

— Мне видно помирать пришла пора, хозяин, — произнес солдат. — Так и не пожил на воле то. Вона как все обернулось.

— Не хорони себя заранее, служивый, — утешал солдата Станислав Рачковский. — Полежишь. Я к тебе доктора вызову. Или знахарку. У нас здесь живет неподалеку одна…

— Нет, я чувствую, что она пришла за мной.

— Кто она? — спросил дворянин.

— Да старуха с косой, что рано или поздно ко всем приходит. Но слухай чего я хочу сказать то тебя, хозяин. Я тайну одну знаю и с собой её уносить в могилу не желаю. Ты добрый человек и может тебе это послужит. Я ведь уже был здесь у вас в Борисове в ноябре месяцев 1812 года когда мы с Кутузовым Бонапартию гнали.

— Славное было время. Я тоже тогда служил в нижегородском драгунском полку поручиком.

— Так вот, слухай далее. На подступах к переправе через Березину у села Студенки, мы столкнулись с французами и был большой бой. Наш 14-й егерский полк прямо посередке наступал. Меня и еще девять солдат отправили с дозором в сторону от дороги, по которой шли войска. За перелеском в поле мы увидели завязшую в грязи крытую телегу. Вокруг неё суетились и чего-то кричали несколько французских солдат. Они пытались сдвинуть телегу с места. Колеса-то наполовину увязли. Наш капрал тогда сказал, что телега то французская нагружена тяжко. Говорит, айда ребята, может водки там найдем. И пошли мы к ней спехом. Увидев нас, французы бросили фургон и кинулись к переправе. И я тогда, молодой был и резвый, первым- то до той телеги добежал.

— И чего в ней было то? — равнодушно спросил хозяин. Он совершенно не заинтересовался рассказом солдата. А вот его сын, мальчишка 12 годов, навострил уши.

— Вот я к тому и веду. Подбежал я, значит к той телеге, откинул тяжелый полог и заглянул внутрь. Сначала вроде показалось, что фургон пустой, но потом я увидал восемь небольших бочонков. Они так аккуратненько в два ряда стояли на дне повозки. Я потрогал один бочонок. Тяжелый! Подоспели мои товарищи и мы вместях выбили дно у одного из бочонков и не поверили своим глазам. Бочонок-то был доверху заполнен золотыми монетами. У меня ажо в глазах зарябило! Я отродясь столькло золота никогда не видывал. От!

— Чего? — не поверил хозяин. — В бочонках тех было золото? Да верно ли?

— Во всех было золото, — подтвердил Иоахим. — Мы сперва-то опешили. Но затем смекнули, что в каждую минуту могут появиться либо французы, либо свои. А ежели наш ротный командир про золото прознал бы то все под чистую бы заграбастал. Собака был редкостная. Прости Господи, что я так про покойника. И мы живо стали переносить бочонки из повозки в сторону. Неподалеку от берега реки, у двух дубов мы быстро выкопали яму, застелили ее кожаным пологом с телеги французской взятым, и высыпали туда золотые монеты из бочонков. Чтобы замаскировать свежевскопанную землю, над кладом развели костер.

— И чего далее-то было? — хозяину уже было интересно.

— А через двое ден во время боев у переправы погибли пятеро тех кто про золото знал. А затем был заграничный поход через всю Европу. Чего мне тебе об том говорить. Сам небось участие принимал.

— Оно так. Пришлось повоевать в Европе. До самого Парижа почти дошел я тогда. Ну а ты-то как, Иоахим? Ты-то чего?

— Затем забросила меня судьба далеко от этих мест. И получается, что я един жив остался из тех кто знал про клад. И вот получил отставку и пошел с товарищами в эту сторону.

— А ты сказал им про золото?

— Да нет. Думал потом скажу. Они к своим домам шли сюда. А я в попутчики навязался. Они из другого батальона и я знаю-то их плохо. И вот я таки добрался до места, да смерть меня и настигла.

— Да это не иначе была казна самого Бонапартия! — произнес Рачковский-старший. — Он как от Березины то драпал свои ценности и бросил!

— Может и так. Так вот я тебе то место укажу. Чего золоту-то пропадать зазря. Ты только вот чего, хозяин, ежели выроешь клад панихиду в церкве ежегодно заказывай за воинов павших, да за раба божьего Иоахима.

Но, увы, встать на ноги Иоахиму уже было не суждено, и болезнь унесла его в могилу.

Рачковскому было знакомо место захоронения клада, о котором говорил солдат. Правда, росшие там два дуба уже лет пятнадцать как срубили, но два больших пня все еще сохранились и могли служить ориентиром.

Казалось, иди и выкапывай клад! Но Станислав Рачковский так и не решился потревожить землю с золотом Бонапарта. Трудно сказать сейчас почему он так поступил, но панихиды заказывал, как просил Иоахим, за свои собственные средства.