– Херра Сиптусталми, – говорили приезжие, и карманы у них оттопыривались от сахара и морковки, – вы знаете, мы всю неделю мечтали покататься на Паффи. Поверите ли, маленький Райво просто ночей не спал…

Старик улыбался в бороду и неторопливо шёл в стойло к коню. Хлопал по шее, смахивал щёткой пыль и опилки и, ласково приговаривая, седлал стареньким, хорошо обмятым ковбойским седлом: из такого не выпадешь, сзади и спереди у него высокие луки, даже в самом крайнем случае есть за что ухватиться. А как удобно оно лежало на спине у Паффи!.. Старый конь любил, когда его седлали этим крошечным сёдлышком. Он выгибал шею и важно расхаживал, либо не спеша бегал туда-сюда по леваде, а на его высокой и сильной спине весело смеялся ребёнок…

Его не всегда звали вот так – просто Паффи, «Пыхтун». Раньше, когда он был молодым, стремительным и могучим, его величали «Файерпафф Дрэгон». [35] Ах, годы, годы… Малопомалу они погасили бешеное пламя в крови, и строгий, темпераментный, норовистый Огнедышащий Дракон превратился в кроткого Паффи. Любимца детей и своего последнего хозяина, заботливого старого финна. Когда его выпускали в леваду, бывший Змей Горыныч уже не носился, выделывая замысловатые кренделя, а всё больше любил постоять, просто греясь на солнышке. Прикрыв глаза, он спокойно дремал или, глядя куда-то в поля, вспоминал свои светлые и чёрные дни… и грустил, как, наверное, все старики, о незаметно промелькнувших годах. Промелькнувших, словно один миг… Не успел обернуться – а всё уже позади… вся жизнь. И ничего не вернёшь…

А ведь были деньки, когда он летал над скаковой дорожкой, словно гнедой снаряд, запущенный невидимой катапультой. Ревели трибуны, кто-то плакал, смеялся и целовал его морду, а круп холодили расшитые призовые попоны… Потом его в самый первый раз продали. У того, кто купил, была своя прихоть. И Файерпаффа навсегда увезли с ипподрома. Его погрузили на пароход, и тот долго и плавно качал жеребца на морских волнах. Чтобы наконец выгрузить в новой, незнакомой стране.

Здесь всё было совсем по-другому.

Его стали учить прыгать через препятствия. И… безуспешно. Не то чтобы Файерпафф не любил прыгать, он просто слишком горячился при виде барьеров. Нервничал, суетился, рвался вперёд – и сбивал жерди, получая шишки и синяки, отчего нервничал ещё больше. У лошадей синяков не бывает, вернее, сквозь шерсть их просто не видно… Зато синяки появлялись у новых хозяев, так и не сумевших ничему его научить. Люди редко признают свою неудачу: гораздо чаще в ней обвиняют коня. Файерпаффа продали снова.

Сколько раз он переходил из рук в руки? Он уже и сам не знал. У него, как у всех лошадей, была отменная память, просто кони не умеют считать. Да и вспоминать некоторых людей, с которыми его сводила жизнь, Паффи не хотел.

Чаще всего в памяти всплывала его жизнь у предпоследней хозяйки…

Паффи купили, когда ей было тринадцать, а ему десять. Это случилось на ярмарке. Ярмарка – такое место, где собирается вместе много лошадей и людей, и отдельно разложены уздечки и сёдла, и случается так, что приводят туда лошадей одни люди, а уводят – совершенно другие. Поэтому все очень волнуются и разговаривают громкими голосами, и спорят, и уходят, ругаясь, и возвращаются, и бьют по рукам. А лошади принюхиваются друг к дружке и к людям, и ржут, и тоже очень волнуются, и стараются других посмотреть и себя показать… Длинноногая худенькая девочка подошла к коновязи, где стоял Файерпафф, и долго смотрела на огромного гнедого коня. Файерпафф тоже посмотрел на неё, а потом потянулся навстречу, сколько позволила привязь…

Их взгляды встретились. Девочка пристально, чуть исподлобья, редко-редко моргая и не отводя взгляда, всматривалась в его глаза – недоверчивые, таящие в агатовой глубине настороженный холодок. Смотрела долго… И неожиданно глаза коня потеплели. Будто душа оттаяла… Файерпафф сразу застеснялся чего-то, отвёл взгляд. А девочка повернулась к отцу, стоявшему неподалёку с бутылочкой пива:

– Папа, иди сюда… Посмотри…

Это неважно, что лошадиные годы считаются один к трём человеческим. Паффи, уже умудрённый к тому времени жизненным опытом, рядом с юной хозяйкой снова почувствовал себя резвым двухлеткой. По людским меркам – подростком.

Как ему тогда было хорошо! Как его любили!..

Девочка ездила очень прилично. Не дёргала, не рвала ему рот, за что Паффи был ей чрезвычайно признателен. И не требовала от него дурацких рекордов – просто ездила в своё удовольствие по полям и пустынным лесным дорогам.

Паффи возил её аккуратно… Всегда чувствовал её настроение и заботливо удерживал маленькую всадницу на своей по-прежнему могучей спине.

Даже когда ему страшно хотелось порезвиться и он «подыгрывал» – взбрыкивал, выгибал дугой спину в замысловатых прыжках, – делалось это так, чтобы все «козлы» были плавными, мягкими и ни в коем случае не опасными. Паффи взмывал и нырял… и совсем не по-лошадиному взвизгивал от восторга. А девочка, понимая, что её любимец вовсе не желает учинить ей обиду, от души хохотала и притворялась отважным ковбоем, укротителем диких коней. Давай, Паффи, давай, свирепый мустанг!..

Такие вот у них были игрушки.

Потом «дикий конь» снова превращался в домашнего, и девочка хлопала его ладошкой по шее. Сильно и ужасно приятно! Как он любил эту чуть грубоватую ласку!..

Жили они на хуторе. Девочка с утра уезжала в школу, а вернувшись, седлала Паффи, и они вместе странствовали по лесам и полям. Как им было хорошо! Сколько они всего повидали! Какие игры придумывали!

Эх, до чего быстро пролетели те семь лет… До чего быстро девочка выросла и уехала учиться в большой и далёкий город…