И Солнце коснулось земного предела,

И бог снизошел, покорясь ее власти,

Слегка улыбаясь, в венце и запястье,

Могучий, высокий, медвяного цвета

И все озаряющий стороны света.

Он с помощью йоги тогда раздвоился:

На небе взошел и пред Кунти явился.

Он нежно сказал: "Ради силы заклятья

Твои приказанья готов исполнять я.

Я все для тебя сотворю, о царица,

Обязан я воле твоей подчиниться".

А Кунти: "Мое любопытство виною

Тому, что тебя позвала. Надо мною

Ты смилуйся, бог, и на небо вернись ты!"

"Уйду, как велишь ты, — ответил Лучистый,-

Но, бога призвав, ты не вправе без дела

Его отсылать... О, скажи, ты хотела

(Не высказана, мне известна причина)

От Солнца родить несравненного сына,

Чтоб мощью отважной сравнялся с богами,

Чтоб панцирем был наделен и серьгами.

Поэтому мне ты отдайся, невинна,

И, тонкая в стане, получишь ты сына.

А если отвергнешь со мною сближенье,-

Я все, что живет, обреку на сожженье,

Навеки тебя прокляну, о царевна,

И, прокляты, будут наказаны гневно

И брахман, тебе даровавший заклятье.

И царь, твой отец, потерявший понятье.

Я дал тебе чудное зренье. Смотри же

На сонмы богов, что все ближе и ближе:

Смеясь надо мною, в небесном чертоге

Сидят, возглавляемы Индрою, боги!"

И тридцать богов своим зреньем чудесным

Увидела Кунти на своде небесном,

И юная дева смутилась немного,

Трепещущая, попросила у бога:

"Умчись на своей колеснице далече!

Как девушке слушать подобные речи!

Нет, в сговор с тобой не вступлю я опасный,

Над телом моим лишь родители властны.

Коль женщина тело отдаст, то и душу

Погубит. О нет, я закон не нарушу!

По глупости детской, чтоб силу заклятья

Проверить, тебя захотела позвать я.

Подумав, ко мне прояви благосклонность,

Прости, о Лучистый, мою несмышленость".

"Тебя неразумным ребенком считая,

Я мягок с тобой. А была бы другая,-

Ей Сурья сказал, — поступил бы иначе...

Отдайся мне, робкая, в полдень горячий,

Отказом своим нанесешь ты мне рану,-

Для сонма богов я посмешищем стану.

О, будь же возлюбленной Солнца, и сына

Родишь ты — подобного мне исполина!"

Царевна, храня в целомудрии тело,

Создателя Дня убедить не сумела.

Подумала, робко потупивши очи:

"О, как отказать Победителю Ночи?

Погибнут, не зная вины за собою,

Отец мой и брахман, великий судьбою.

Теперь-то понятна мне сила заклятий:

Нельзя несмышленому даже дитяти

Приблизиться к этой сжигающей силе,

И вот — меня за руку крепко схватили.

Как быть мне? Хотя и страшусь я проклятья,-

Себя самое разве смею отдать я?"

Царевна, поняв, что она виновата,

Краснея, стыдом и испугом объята,

Сказала: "О бог, мои речи не лживы,

И мать и отец мой пока еще живы,

И живы все родичи, сестры и братья,-

При них целомудрие вправе ль попрать я?

Весь род запятнаю, себя отдавая,

Пойдет о родных моих слава дурная.

Тебе не дана я родителем в жены,

Но если считаешь, на небе рожденный,

Что мы не нарушим закон, то согласна

Исполнить я то, чего жаждешь ты страстно.

Но девственной все же остаться должна я,-

Да минет родителей слава дурная!"

Бог солнца: "О ты, чье сложенье прекрасно!

Родным и родителям ты не подвластна.