– Пойдешь с Резаром, – распорядился дядя. – На всякий случай прихватите ещё пару человек. Обойдёте всех албанцев, живущих в вашем районе. Объясняй, уговаривай, запугивай, но чтобы завтра духу их в Приштине не было.

– А если кто-нибудь заупрямится? – спросил Арджан. – Не силой же их выгонять…

– Силой, пожалуй, не нужно. Возьми таких на заметку, потом решим, как с ними поступить.

Под глазами Эрвина чернели круги, в голосе появилась хрипотца – видно, курил не переставая.

– Ты меня прости, дядя, – неуверенно произнёс Хайдарага, – но, если можно, объясни. Зачем всё это? Неужели мы покорно уйдём, а сербы останутся здесь победителями, чтобы пользоваться тем, что наши люди создавали поколениями?

– Насильственное выселение народа называется геноцидом, – устало улыбнулся дядя. – На дворе – конец двадцатого века. Так просто подобное никому не сойдёт с рук. Тем более – сербам… – он потянулся к пачке сигарет и, прикуривая, невнятно произнёс: – Да и не все мы уйдём.

– Как с мамой быть? – спохватился Арджан. – Ей-то что делать?

Эрвин пожал плечами.

– Ничего. Пускай живёт, как жила.

– Но, дядя… – растерялся Хайдарага.

Глаза Эрвина нехорошо прищурились, взгляд потяжелел:

– Уж не думаешь ли ты, что мне безразлична судьба единственной сестры?

Арджан быстро затряс головой: мол, и в мыслях подобного не было!

– Мы о ней позаботимся, – пообещал Эрвин. Приблизился к племяннику, ласково потрепал его по щеке. – Оба позаботимся: и ты, и я. Да и других попросим. Тех, что в Приштине останутся… Скажи Линдите, пусть не переживает и не волнуется. Ближе к вечеру я зайду и всё ей объясню.

Это был трудный день. Подъезды, лестницы, калитки, двери, двери, двери… А ещё – люди: растерянные, озлобленные, негодующие. Заплаканные лица женщин, рёв детей, бесконечные вопросы. От чисто житейских: что с собой брать, до самого важного: как такое допустили? Как?! Кто в этом виноват? Неужели можно вот так, запросто, уйти из родных мест? Неужели можно оставить свои дома на разграбление?

Арджан с удивлением заметил, что к его словам прислушиваются, что ему верят. Даже мелькнула мысль: уж не сказывается ли родство с дядей Эрвином, корни-то у них общие? Хотя скорее причина была в другом – в этом море всеобщей растерянности люди, знающие, что нужно делать, казались последними островками уверенности, стабильности, к ним инстинктивно тянулись остальные.

– Не беспокойтесь, – успокаивал земляков Хайдарага. – О вас позаботятся. И в дороге, и на месте прибытия. И об оставленном не переживайте. Есть кому проследить за его сохранностью и спросить с сербов, если что случится…

Сербы! При этом слове лица вспыхивали от ненависти, кулаки сами собой сжимались. Многие мужчины готовы были остаться, защищать свои дома, мстить обидчикам. Жестоко мстить!

– Не сейчас, – терпеливо внушал им Арджан. – У каждого из вас будет возможность встретиться с представителями Армии освобождения Косова, каждому представят шанс проявить патриотизм и наказать виновных в сегодняшнем позоре. Это я вам твёрдо обещаю!

Одна встреча особенно запомнилась Хайдараге. Запомнилась навсегда…

– Тут Папакристи живут, – пробурчал Кабан-Резар, показывая на дверь очередной квартиры.

– Знаю… – Арджан облизнул внезапно пересохшие губы. – Звони…

Дверь открыл Далмат. Увидев пришедших, молча посторонился, пропуская их в квартиру. Радости от встречи на лице друга Хайдарага не заметил, и это неприятно зацепило: столько времени не виделись, он-то по Далмату соскучился абсолютно искренне…

Прошли в комнату.

– Хозяева где? – осведомился Кабан.

– Я хозяин, – Далмат выглядел абсолютно спокойным, хотя голос его подрагивал. – Родители, если они вас интересуют, уехали. Дома ещё бабушка, но она нездорова.

– Это куда ж они направились? – нехорошо скривился Резар. – Уж не в Белград ли?

– А вот это вас абсолютно не касается…

В разговоре возникла тяжёлая пауза. Прервал её Далмат:

– Что вам угодно?..

– Ты слышал о призыве господина Руговы? – заторопился Арджан.

– Конечно.

– И что?

– Ничего, – Папакристи пожал плечами. – Он имеет право высказать своё мнение, я вправе соглашаться с ним или нет.

– Как это? – растерялся Хайдарага. – Неужели тебя не волнует то, что нас выживают из родного города?

– Во-первых, никто нас не выживает. А, во-вторых, тебя почему-то не затрагивало, когда все последние месяцы сербов принуждали уезжать из Приштины…

– Ты, парень, говори да не заговаривайся!.. – угрожающе выдвинулся вперёд Кабан.