Они присоединились к 15-й и вместе преследовали отступающие русские войска. Тогда вслед за ними устремилась артиллерия, давя своими колесами мертвых и умирающих, которыми были усыпаны улицы…“

Стрелки часов приближались к трем пополудню, а у принца Евгения уже практически истощились все резервы. В запасе оставалась только Итальянская гвардия, и принц, не колеблясь, бросил ее в огонь. Исполняя приказ своего командира, итальянские гвардейские егеря перешли мост и, подобно 15-й дивизии, очертя голову двинулись в атаку. Полковник егерей Перальди выкрикнул фразу, которая вошла с историю: „Не стрелять, егеря! Штык — вот оружие гвардии! В штыки, храбрые итальянцы!“. Гвардейские егеря и остатки дивизии Пино штурмом овладели Спасской слободой. Все остальные, французские и итальянские полки, в который уже раз устремились вперед и снова отбили основную часть города. На помощь им подошли гренадеры и карабинеры Итальянской гвардии, которые, однако, остались в резерве неподалеку от моста» [97] .

Под Вязьмой IV корпус «спас корпус Даву от уничтожения, своевременно придя ему на помощь. Не доходя Духовщины, окруженный казаками, не имея более запряжек, Богарне был принужден побросать часть своих орудий в р. Вопь. 4-го ноября, пробившись после целого дня боя к Орше, он на следующий день повернул назад, чтобы идти на выручку корпусу Нея, отрезанного под Красным, и привел остатки этого корпуса к императору» [98] .

Собственно, на этом можно и закончить историю первой русско-итальянской войны 1799–1813 гг. В ходе «заграничного похода» русской армии в 1813–1814 гг. русские войска практически не соприкасались с итальянскими и не вступали на территорию Италии. Таким образом, последним актом русско-итальянской войны можно считать участие неаполитанских войск в обороне Данцига в 1813 г.

Фраза французского генерала Карла Клаузевица «Война есть продолжение политики иными средствами» получила широкое распространение лишь в начале XIX века. Однако подобные высказывания делались политиками и полководцами еще в античные времена.

Так, граф Григорий Орлов в 1768 г. заявил на совете у императрицы: «Если война целей не содержит, так это не война, а дурацкая драка».

Зачем, ради чего русские вторглись в 1799 г. в Северную и Южную Италию, а Наполеон в 1812 г. — в Россию? К сожалению, до сих пор отечественные историки не дали внятного ответа на этот вопрос.

Историки обычно делят войны на справедливые и несправедливые. Но даже несправедливая война может принести большую пользу государству в виде присоединенных территорий, контрибуций, военной добычи, выгодных торговых договоров. Но никаких таких целей не было ни у русских, ни у итальянцев, да и они даже теоретически не могли быть достигнуты.

Сколько этнических итальянцев погибло «в снежных просторах России», никто так и не посчитал. По моей оценке, их было около 50 тысяч. Это и североитальянцы из корпуса Богарне, и неаполитанцы из гвардии Наполеона, и солдаты чисто французских дивизий — уроженцы Пьемонта, Генуи и других территорий, включенных в состав Франции.

Сколько итальянцев погибло в ходе походов Суворова и Ушакова в 1799 г., как комбатантов (военнослужащих), так и нонкомбатантов (мирных жителей)? Опять же, никто из наших ученых мэтров не удосужился посчитать. Наконец, сколько русских погибло в так называемых «заграничных походах» 1798–1807 гг. в Европе и на Средиземном море? Какие материальные затраты понесла Россия? Да, неинтересно все это ни царским, ни советским, ни нынешним профессорам. Куда приятнее получать «бабки», гранды и ученые степени за брэнды «Суворов на Чортовом мосту», «Корабли штурмуют бастионы», «Белли входит в Рим» и т. д.

Царские историки придумали миф о том, что-де «злодей Буонапарте», еще будучи простым генералом, замыслил покорить святую Русь и уничтожить православие. Советские историки раздули первую часть этой фальсификации, разумеется, о борьбе с православием они помалкивали. Как-то глупо доказывать, что подобные бредовые мысли никогда не приходили в голову ни генералу, ни первому консулу, ни императору.

Наоборот, одной из первых задач Бонапарта после 18 брюмера стал союз с Россией.

Академик А.З. Манфред писал: «Кто же мог быть союзником Франции в этой титанической борьбе? Ответ был не прост. Понятно, что ни Австрия после Маренго, ни постоянно колеблющаяся Пруссия, ни ослабевшая Испания не были пригодны для этой задачи, да и они в силу многих причин на такой союз не пошли бы. Ни Скандинавские страны, ни итальянские государства в начале XIX века уже в счет не шли. Кто же оставался? Оставалась одна великая держава — могучая северная империя Россия, и о ней, естественно, прежде всего должен был подумать Бонапарт» [99] .

Да и в 1808 г. — начале 1812 г. у царя Александра I было достаточно случаев, чтобы обеспечить длительный мир России. История, как принято говорить, не терпит сослагательного наклонения, но, на мой взгляд, нашим историкам пора бы дать ответ, а что было бы, если бы Наполеон получил в жены русскую княжну, и континентальную блокаду царь бы вел согласно всем статьям договоров, благо наши воры все равно нашли бы в ней миллион лазеек. Наконец, сосредоточение войск можно было бы вести за несколько сотен километров от западной границы и т. д. И тут более чем очевидно, что Наполеону просто в голову не пришло бы лезть в снежную Россию.

Но вот Наполеон перешел Неман. Каковы же планы этого «вероломного агрессора»? У Наполеона одна только мысль — разбить противника и заключить мир. При этом он не претендовал ни на один квадратный метр русской территории. Единственное требование к Александру: оставить территориальный статус-кво, выполнять ранее подписанные договоры и не помогать его врагам. Наполеон был готов заключить мир в любой момент русской кампании и многократно, но безрезультатно пытался вступить в переговоры с царем.