Подобные поединки проводились раз в столетие. И пока королева может отстоять свой трон силой — она будет править.

Участь рабынь ягья была незавидной. Ни одна из девушек не была уверена, что на следующий день ее хозяину или хозяйке не придет в голову растерзать ее в клочья, чтобы удовлетворить чувство голода или просто ради забавы. Вдобавок им ежедневно перепадало немало побоев и издевательств. В общем, Югга была воплощением ада наяву.

Я не знал, что творилось за стенами домов и замков прочих крылатых жителей города, но наблюдал за каждодневной жизнью королевского дворца. Не проходило дня или ночи, чтобы гулкое эхо не разносило по подземным коридорам жалобные стоны, просьбы о пощаде и крики боли, единственным отзывом на которые был безумный смех и безжалостные, пугающие крики.

Как бы я ни был закален физически и психически, к такому привыкнуть было невозможно. Единственное, что не дало мне сойти с ума, — это сознание того, что мне во что бы то ни стало нужно спасти Альту. Однако я понимал, что шансов на наше спасение было очень и очень мало. Во-первых, я был прикован к стене цепями и заперт снаружи, во-вторых, я понятия не имел, где искать Альту. Все, что мне было известно, — это что она находится где-то во дворце и избавлена от издевательств крылатых мужчин, но не от жестокости и вспышек ярости своей госпожи.

В Югге я насмотрелся и наслушался такого, о чем не смею поведать в этом повествовании. Ягья обоих полов ничуть не стеснялись своей порочности и кровожадности. Более того, растленность и злоба были возведены у них в ранг добродетели. Крылатые люди цинично отбрасывали малейший намек на скромность или стыдливость. Потакая всем своим низменным прихотям и необузданным желаниям, они вели совершенно развратный образ жизни, вступая в сексуальные связи между собой — даже со своим полом! — и всячески издеваясь над пленницами. Считая себя высшими существами и прямыми потомками богов, они сбрасывали с себя все ограничения, свойственные людям. Удивительно, но женщины были даже более порочны, чем мужчины, если такое вообще возможно.

Описывать жестокость, с которой они обращались с рабынями, и пытки, которым они их подвергали, не поднимается рука. Ягья действительно достигли совершенства в искусстве причинения физических и душевных мук. Но хватит об этом. Я не могу больше описывать эти ужасы.

Пребывание в плену у Ясмины слилось для меня в единый кошмарный сон. Хотя лично со мной обращались неплохо. Каждый день меня выводили под конвоем на своего рода прогулку по дворцу — примерно гак, как выгуливают любимых домашних животных, чтобы дать им поразмяться. Кроме того, почти каждый такой выход я становился свидетелем очередной омерзительной сцены — Ясмина мне демонстрировала, что бывает с непокорными. Меня, с завидным постоянством закованного в кандалы, всегда сопровождал отряд дворцовой стражи из десяти-двенадцати вооруженных до зубов стражников.

Несколько раз мне удалось увидеть Альту, выполнявшую разную хозяйственную работу, но она всегда отворачивалась от меня и старалась как можно быстрее скрыться. Я все понимал и не пытался привлечь ее внимание. Ведь одним-единственным упоминанием ее имени перед Ясминой я поставил жизнь девушки под угрозу. Пусть лучше королева никогда не вспоминает о ней, если, конечно, такое возможно. Чем реже Повелительница Тьмы вспоминала о своих рабах, тем дольше они жили.

Вы не представляете, чего мне этого стоило, но я на время сумел задавить бурлящую во мне ярость. Когда все тело и вся душа уже готовы были взорваться, разнося оковы и кидаясь в последний бой, я невероятным усилием воли сдерживал себя. И можете мне поверить, не совершал еще в жизни большего усилия. Ярость и гнев оседали внутри моего сердца, плавясь и кристаллизуясь в острую, как сталь, ненависть, и страшен будет тот день, когда она вырвется на свободу. Так проходил день за днем, пока однажды ночью Ясмина не приказала доставить меня к себе.

Ясмина, подперев голову руками, неподвижно сидела, устремив на меня большие черные глаза. Мы находились одни в комнате, которую я еще не видел. Я опустился на диван напротив королевы и принялся растирать освобожденные от кандалов руки и ноги. Ясмина сказала, что прикажет снять с меня на время оковы, если я пообещаю не причинять ей вреда и позволю вновь заковать себя, когда она это потребует. Я дал слово. Никогда я не считал себя особо хитрым, но иссушающая душу ненависть обострила и мой разум. У меня были свои планы.

— О чем ты думаешь сейчас, Иса Кэрн? — поинтересовалась Ясмина.

— Неплохо бы выпить, — достаточно грубо ответил я.

Ясмина хмыкнула и протянула хрустальный бокал:

— Попробуй этого золотистого кулерна. Но будь осторожен, иначе опьянеешь. Это самый крепкий напиток в мире, и даже я не смогла бы, осушив бокал до дна, не упасть без чувств мертвецки пьяной. А ты и вовсе не привык к этому напитку богов.

Я слегка пригубил вино. Это действительно был необычайно крепкий напиток с тонким вкусом, отдаленно напоминающий бенедиктин.

Между тем повелительница ягья чувственно изогнулась на своем ложе и продолжала:

— Почему ты так ненавидишь меня, человек с Земли? Разве я плохо с тобой обращаюсь?

— Я не говорил, что ненавижу тебя, повелительница. Просто твоя красота не уступает твоей жестокости.

Она грациозно потянулась, взмахнув при этом крыльями, так что ее грудь соблазнительно поднялась.

— Что ты называешь жестокостью, Иса Кэрн? Я — божество! Какое отношение ко мне могут иметь жестокость или снисходительность? Это игрушки для низших существ. Ты не думал, что сама человечность существует лишь по моей прихоти? Разве не от меня исходит животворящая сила, питающая мир?