Шрифт:
— Подожди, пока не начну вести твою тарахтелку так, как, по моему скромному мнению, нужно, — прокричал Порта.
Начала отвечать русская противотанковая артиллерия, и первые подбитые танки уже стояли, охваченные ярко-красным пламенем; к небу поднимались клубы густого, угольно-черного дыма.
Мы медленно продвигались вперед. Наши гренадеры укрывались за танком, готовые разделаться с русскими пехотинцами, как только мы прорвем их позиции. Около полудня иваны [27] стали отступать. Как только нас заправили горючим и снабдили боеприпасами, мы устремились полным ходом за отходившим противником. Остановились у деревни, где иваны заняли оборону, и пришлось выкуривать их оттуда; через четверть часа деревня была в огне, и мы носились по ней, давя всех подряд: солдат, мужчин, женщин, детей, животных. Если на пути оказывался горящий дом, мы с ходу крушили его, вздымая тучу искр; охваченные огнем бревна падали на танк, и создавалось впечатление, что мы тоже горим.
27
Прозвище, данное немцами русским солдатам (ср. «фрицы» у русских). — Прим. ред.
Русские солдаты умели умирать. Не раз горсточка их занимала стратегически важный пункт и замедляла наше продвижение, пока не расходовала все патроны или не гибла под гусеницами. Странно видеть, как человек лежит, сидит, бежит или ковыляет перед тобой, а ты, не сворачивая, едешь на него и давишь. Странно. Ты ничего не чувствуешь. Только сознаешь, что не способен чувствовать. Может быть, в другое время, через неделю, месяц, год, через пятьдесят лет. Но только не в эту минуту. Тут не до чувств; все это просто-напросто происходит, длится, картины и звуки остро воспринимаются и тут же погружаются в тайники памяти, чтобы ты впоследствии осмыслил их.
Мы повстречались с русскими тяжелыми танками, громадными чудовищами весом девяносто-сто тонн, с огромными 220-миллиметровыми орудиями, торчащими из внушительных башен. Однако в таком бою серьезной опасности они не представляли. Они были очень неповоротливыми, эти мастодонты. Мы подбивали их один за другим без особого труда [28] .
После двух месяцев непрерывного наступления наша боевая мощь иссякла, и мы остановились у Подольска, города к югу от Москвы. Остановились среди русской зимы, свирепость которой границ не знает [29] . Тысячи немецких солдат погибли от ужасных обморожений. Без конца приходилось отправлять домой тех, кто лишился из-за гангрены руки или ноги.
28
Хассель повторяет ложь немецкой пропаганды. Танки KB были неуязвимы для танков T-IV. В битве под Москвой участвовали тяжелые танки КВ-1 массой 43,5 т с пушкой 85 мм и броней 75—100 мм. «Наш танк T-IV со своей короткоствольной 75-мм пушкой, — отмечает Г. Гудериан, — имел возможность уничтожить танк Т-34 только с тыловой стороны, поражая его мотор через жалюзи». А в то время у Т-34 броня была 45—60 мм. — Прим. ред.
29
Опять расхожий пропагандистский штамп. Реально в ноябре и начале декабря 1941 г. в районе Москвы температура воздуха не превышала —18°С, и только 5 и 6 декабря морозы усилились до —28°С, после чего наступило потепление. — Прим. ред.
Наше снабжение нарушилось. Не было ни горючего, ни боеприпасов для танков. Мы находились посреди России в лютые морозы, и почти ни у кого не было зимних вещей для защиты от воющих метелей. Не раз от жуткой боли в руках или ступнях мы вопили и хныкали, как детишки. Никто не мог стоять на часах больше десяти минут; это означало неизбежную смерть. Если солдат бывал ранен, его обычно находили закоченевшим в той же позе, в какой он получил пулю. Такие замерзшие трупы, привалившиеся к стволу дерева или стене траншеи, обнаруживали изо дня в день.
Теперь инициатива перешла к русским, и мы прониклись глубоким почтением к их сибирским войскам, обученным воевать в зимних условиях. Они наносили нам непрестанные и беспощадные удары. Тысячи наших танков стояли из-за отсутствия горючего; но даже будь его у нас в избытке, это не помогло бы, так как моторы замерзли. Рычаги управления и переключения передач от прикосновения звенели, будто стеклянные.
22 декабря 1941 года, после трех недель непрестанных дневных и ночных атак русских, мы стали отступать в воющую метель. Танки свои мы взорвали, чтобы они не достались противнику. Изможденные и полуслепые от летящего снега, мы плелись на запад.
Я шел между Портой и Стариком, до того беспомощный от холода, голода и слабости, что большую часть пути они чуть ли не несли меня. Когда я падал и не хотел вставать, осыпали бранью и ударами, пока не заставляли идти снова. Благодаря их упорным усилиям Кроха и я не разделили судьбу тысяч тех, кто остался лежать в снегу, потому что было просто замечательно покоиться в сугробе, замерзая до смерти. Русские преследовали нас по пятам. Холод им был нипочем. Они были способны сражаться все время.
Естественно, будучи штрафным полком, мы замыкали отступающую колонну, как и шли первыми в атаку.
Чуть южнее Калинина нам приказали зарыться в снег и удерживать позицию (у деревни Городня) любой ценой [30] . Пошли невыносимые дни, когда русские, буквально не щадя жизни, атаковали нас. Прямо перед нами громоздились тысячи и тысячи трупов, однако противник упорно бросал в бой новые и новые силы. То была одна из громадных массовых боен.
Из нас сформировали отделение в двенадцать человек, командиром назначили Старика. Однажды ночью русские наконец прорвались и продвинулись за наши позиции больше, чем на двадцать километров.
30
Хассель в это время не мог быть в районе Калинина, так как 19-я танковая дивизия отступила от Серпухова на Калугу. Деревня Городня есть и в Московской обл. — Прим. ред.
Я лежал за пулеметом вместе с Асмусом и Флайшманом, стреляя по атакующим цепям. Нужно было зорко смотреть, чтобы не косить своих, так как и у нас, и у русских были длинные белые маскхалаты с капюшонами поверх касок. Руководствовались мы главным образом интуицией.
Внезапно мы услышали позади себя крики на русском языке: «Хватай пулемет, автоматы, ручные гранаты и беги! Со всех ног! Спасайся!»
Все, кроме Асмуса, бросились прочь, а он, болван, бежал прямо на русских.
И мы тоже, так как были окружены.