Для меня самый интересный период – эпоха древнего королевства, хуже всего описанная в хрониках. Именно тогда, во времена правления Найама, в город пришли форвалаки, были побеждены после десятилетия ужасов и замурованы в склепе на Некропольском холме. Отголоски тех ужасов сохранились в фольклоре и предостережениях, которыми матери увещевают непослушных детей. Сейчас уже никто не помнит, что представляла собой форвалака.

Я зашагал дальше, понемногу зверея от жары. В затененных будках часовые стояли, обмотав шеи полотенцами.

Ветерок застал меня врасплох. Я обернулся к гавани. Мимо Крепостного Острова шел корабль – огромное неуклюжее чудовище, по сравнению с которым доу и фелюки казались карликами. Из центра полнобрюхого черного паруса выпирал серебряный череп, окаймленный мерцающим серебряным кругом. Глаза черепа светились красным, в щербатой пасти вспыхивали огоньки.

– Это еще что за чудо-юдо? – спросил часовой.

– Не знаю, Блондин.

Размер корабля поразил меня еще больше, чем парус. Четырем колдунам нашего Отряда вполне по силам сотворить нечто столь же эффектное, но никогда прежде мне не приходилось видеть галеру с пятью рядами весел.

Я вспомнил о своих обязанностях.

Когда я постучал в дверь Капитана, тот не ответил. Я сам пригласил себя войти и увидел его храпящим на большом деревянном стуле.

– Тревога! – взревел я. – Пожар! Бунт в Стоне! Танцор ломится во Врата Рассвета!

Танцор – генерал, когда-то давно едва не уничтоживший Берилл. Люди до сих пор вздрагивают, услышав его имя.

Капитан и ухом не повел – даже не приподнял веки и не улыбнулся.

– Ты слишком нахален, Костоправ. И когда ты научишься соблюдать субординацию?

Намек на субординацию означал, что сперва мне полагалось потревожить Лейтенанта. Сон начальства священен, и прерывать его дозволено в исключительных случаях – например, если Синие начали штурм Бастиона.

Я рассказал про Кудрявого и показал карту. Капитан снял ноги со стола.

– Похоже, для Добряка есть работенка, – мрачно заключил он. Черный Отряд не прощает покушения на своих братьев.

Добряк – наш самый крутой командир взвода. Он решил, что дюжины человек вполне хватит, но разрешил мне и Молчуну отправиться с ними. Я мог заштопать раненых, а Молчун пригодился бы на тот случай, если Синие полезут в бутылку. Молчун задержал нас на полдня, отправившись на «короткую» прогулку в лес.

– Что это ты надумал? – поинтересовался я, когда он вернулся, волоча ветхий мешок.

Он лишь ухмыльнулся в ответ. Молчун – он и есть Молчун.

Таверна, куда мы направились, называлась «Крот» – уютная забегаловка, в которой я провел немало вечеров. Добряк отправил троих к задней двери и поставил по два человека у каждого из двух окон. Еще двое забрались на крышу. У каждого здания в Берилле есть люк на крыше – люди спят там летом.

Остальные вошли в таверну через главный вход.

Добряк, парень невысокий и дерзкий, обожает драматические эффекты. Он наверняка жалел, что о его появлении не возвестили фанфары.

Посетители замерли, уставившись на наши щиты и обнаженные клинки и пытаясь разглядеть прикрытые забралами мрачные лица.

– Верус! – гаркнул Добряк. – А ну, волоки сюда свою задницу!

Появился патриарх семейства, владеющего таверной, и осторожно, бочком, словно болван, ожидающий пинка, стал приближаться. Посетители зароптали.

– Молчать! – загремел Добряк. Этот коротышка умел реветь не хуже медведя.

– Чем могу вам помочь, уважаемые господа? – спросил старик.

– Приведи сюда своих сыновей и внуков, Синий.

Заскрипели стулья. Какой-то солдат вонзил в столешницу нож.

– Сиди спокойно, – охладил его Добряк. – Пришел пообедать, вот и лопай. Через час мы всех отпустим.

Старик задрожал.

– Я ничего не понимаю, господин. Что мы такого сделали?

Добряк зловеще ухмыльнулся.

– Ловко прикидываешься. Это убийство, Верус. Тебе предъявляются обвинения в двух убийствах при помощи яда. И еще в двух покушениях на убийство тем же способом. Магистрат велел применить «наказание рабов».

Я никогда не испытывал симпатии к Добряку. Он так и остался гадким мальчишкой, обрывающим мухам крылышки.

«Наказание рабов» означает, что виновного сперва публично распинают, а затем оставляют на растерзание стервятникам. В Берилле только преступников хоронят без кремации – или вообще не хоронят.

Из кухни донесся шум драки. Кто-то пытался выскользнуть через задний выход, а наши ребята стали возражать.

Зал таверны словно взорвался, и нас захлестнула размахивающая кинжалами толпа.