Шрифт:
– Приложился? – спросил Верша без осуждения, лишь для порядка.
– Для тонуса, – буркнул в ответ Игорь.
Верша сел на водительское сиденье.
– Локов вызвал?
– Да.
Сунул автомат в держатель. Повернул ключ зажигания.
– Ты хотя бы закусывал, что ли…
– Не хочу.
– Чего не хочешь?
– Есть не хочу.
– Ну, не есть, а так… Для тонуса.
– Да не голодный я.
– Тебе хорошо, а я жрать хочу, как черт!
– Ты все время жрать хочешь.
– А что я могу сделать, если у меня организм такой.
– Какой?
– С ускоренным метаболизмом.
– Если бы у тебя был метаболизм ускорен, ты бы бегал как заводной. Ты просто обжора, Верша.
– А ты – алкаш!
– Ну и ладно, – не стал спорить Игорь.
Какой смысл в споре, когда никто из спорщиков друг друга не слушает? Да и не спор это был вовсе, а ритуальный обмен репликами. Им обоим нужно напряжение скинуть.
– Куда едем?
– Молчун велел везти сырца в одиннадцатую.
– А покойников?
– Там же кинем.
– А потом – поедим!
– Как скажешь, начальник.
– Не будем отвечать на вызовы, пока не поедим!
– Договорились.
Верша отпустил педаль тормоза, и машина, набирая скорость, покатила вперед.
Мимо темных окон чужих домов.
Мимо ярко освещенных витрин.
Мимо зарешеченных окошек ларьков, торгующих черт знает чем, но зато в круглосуточном режиме и почти по бросовым ценам.
Мимо одиноких прохожих, бредущих невесть куда по ночным улицам.
Мимо ярко разодетой шпаны, толкущейся у рекламных щитов.
Мимо, мимо, мимо…
– Знаешь, почему я не люблю ночь?
– Ну?..
– Каждый раз боюсь, что она не кончится.
– Для тебя?
– Нет, вообще для всех.
– Могу понять.
– Вряд ли. Я сам этого не понимаю.
Ночь. Двое и бродяга
– Знаешь, порой мне кажется, что на самом деле ничего нет.
– Ничего?
– Ничего.
– Вообще ничего?
– Вообще!
– Ни шогготов, ни сырцов, ни гастов с гуллами?
– Нет даже Гильдии!
– Ну, это ты хватил…
– Ничуть!
– А как насчет нас?
– Нас тоже нет!
– Здорово!.. Нет, на самом деле! Вот это действительно здорово!
– Еще бы!
– Мне нравится!
– Конечно!
– Определенно нравится!
– У нас лучшая в мире работа.
– Почему?
– Мы обращаем нечто в ничто! А ничто – в нечто!
– Да!
– И это – здорово!
– Отлично!
– Ну, ладно. – Брим провел ладонью по влажному от пота лицу. – Подурачились – и будет.
– Провались оно все пропадом, – поддакнул Шика.
– Что за ночь сегодня… – Брим глотнул пива из бутылки и недовольно поморщился. К горлу подкатил плотный, кисловатый комок тошноты. – Даже пиво горячее… Не помню, чтобы еще когда был такой жаркий май… Ночь, а духота, как в парилке. – Брим недовольно посмотрел на бутылку в руке. – Даже пить не хочется.
– Ну, и не пей.
– А я и не пью. – Брим кинул бутылку в гулко ухнувший мусорный ящик.
– Дурак совсем? – расстроенно посмотрел на Брима бездомный, завернутый в рваную солдатскую шинель с поднятым воротником, сидевший, сложив ноги крестом, по другую сторону аллеи, на травке, под кустом. – Не хочешь пить – не пей. А добро-то чего переводить?
Брим будто и не услышал его. Кинул руки на спинку скамейки, голову запрокинул и в небо уставился. Темное, беззвездное, пустое.
Где-то вдалеке играет музыка. Так далеко… Не то что слов не слышно, а и мелодию не уловить. То ли плясовое что-то, то ли тоскливый, надрывный блатняк.
С истошным завыванием сирены и мертвенным мерцанием желто-зеленых огней из переулка вылетела машина «неотложки», развернулась на крошечном перекрестке и провалилась в ночь.
Снова стали слышны отголоски музыки. День рождения у кого? Или народ просто так, сам по себе дуреет?
– Еще бы не сдуреть в такой-то духоте…
Шика посмотрел на бездомного:
– Из-за духоты у людей бессонница…
Тот сидел на корточках, втянув кудлатую голову в плечи. Нахохлившись, будто сыч. И словно ждал чего.