… Как же звали того инструктора по рукопашному бою в диверсионной школе, который обучал пацанов разным каверзным штукам? Мика помнил, что звали его Иван, а вот отчество — не то Митрофанович, не то Прокофьевич?… Очень был толковый мужичок. Убийца экстра-класса.

Мика осторожно и медленно повернулся. Высокий небритый, вполне пристойно одетый человек лет сорока весело смотрел Мике в глаза.

Теперь конец его финского ножа упирался Мике прямо в живот. Американская бежевая кожаная летная куртка на белом меху, которую Мика перед самым увольнением выторговал у одного кап-ярского жулика-интенданта, явно рисковала быть испорченной.

— Ножик-то отодвинь, — сказал Мика небритому. — Тебе носить эту куртку или мне — портить-то ее ни к чему…

«Нет. Это не КРАЙНИЙ случай», — подумал Мика и силой воли подавил в себе все, что обычно предшествовало УБИЙСТВУ.

— А ты, я смотрю, ухарь… — одобрительно, с оттенком уважения проговорил небритый и действительно отодвинул руку с ножом от Микиного живота сантиметров на десять — чтобы не прорезать ненароком бежевую кожу такой хорошей американской куртки.

Этого было совершенно достаточно, чтобы Мика молниеносно набросил двумя руками на финский нож свою авоську и крутанул ее так, что даже услышал хруст рвущихся связок в локте у небритого! И тут же со всего размаху еще и саданул ему ногой в пах…

Небритый взвыл, завизжал, скрючился и упал на каменные плиты у чугунных перил. Поджимая колени к груди, он катался по мокрому узкому тротуару и выл собачьим воем.

Мика вытряхнул из авоськи финку, ногой отбросил ее в сторону, наклонился к небритому и тихо проговорил:

— А теперь посмотрим, что у тебя в кармане, тварь подзаборная. А чтоб ты не очень мучился, мы тебе общий наркоз пропишем…

И ногой пережал небритому сонную артерию, как учил его Иван… Ну как его?… Митрофанович, что ли… Или все-таки Прокофьевич?…

Небритый тут же отключился. Мика обшарил его — оружия у того больше не было никакого. Какие-то адреса, телефоны на клочках бумажек. И справка об освобождении из мест заключения.

Мика все это распихал обратно по карманам небритого, привел его в чувство, безжалостно растерев уши до сизого цвета, выбросил финку в воду и сказал ему:

— Мостик видишь?

— Ви… Ви-вижу… — захлебываясь от боли в локте и промежности, еле выговорил небритый.

— Вот перейдешь мостик, и слева будет больница Софьи Перовской. Скажи, что у тебя разорваны связки правого локтевого сустава и наверняка отек твоих вонючих яиц. Понял? Там тебе помогут. Скажи, что ты гулял, а на тебя напали пять неизвестных… Помочь подняться?

— Не, не!.. Я сам… Сам… — испуганно пролепетал небритый. — Прости меня, корефан!..

— Пусть тебя собачка Жучка прощает. Я смотрю, тебя ничему в лагере не научили, сявка бесхвостая…

Мика повернулся и пошел домой.

Шел и почему-то думал, что, если бы Лаврик был жив и все это видел, он очень бы похвалил Мику. «Молоток!» — сказал бы Лаврик.

А того инструктора по убийству голыми руками звали Иван Поликарпович — это Мика теперь совершенно точно вспомнил.

… На следующий день Мике позвонили из милиции.

— Здорово! — сказали на том конце провода. — Ждать заставляешь. Двадцать восьмое отделение милиции беспокоит…

— Ребята, мне к вам прийти не с чем, — сказал Мика. — Разве что с пузырем коньяка.

— Сплавил?

Мика промолчал.

— Ну хоть не на помойку выкинул? А то мало ли кто подберет…

— Нет, — твердо ответил Мика.

— Значит, утопил, — убежденно проговорил милиционер. — И где? В Фонтанке? В Мойке?…

— Так я тебе и сказал, — ответил ему Мика.

Милиционер рассмеялся. Слышно было, как кто-то там еще развеселился. Наверное, слушал по отводной трубке.

— Ладно, Поляков, — сказали там, в милиции. — Готовь пузыря, как-нибудь заглянем. А будешь пастись в «Саду отдыха» — трепак тебе обеспечен… Будь!

— Странно… — задумчиво проговорил Альфред. — О чем бы я тебя ни спросил, ты каждый раз сбиваешься на рассказ о событиях второстепенных, практически ничего не значащих, но в то же время подчеркивающих роскошные возможности твоего тогдашнего возраста. И тех животно-физических навыков, которые были привиты тебе обстоятельствами того времени.

Мика грустно улыбнулся:

— Чему же ты удивляешься, Альфред?… Разве тебе не интересно, из чего складывается человек? Его характер?… Мировоззрение?… И пожалуйста, не забывай, что ты разговариваешь с пожилым, быстро стареющим человеком… Неужто ты, чуткая душа, не можешь понять, что все мои воспоминания о прошлом — всего лишь элементарная, неконтролируемая и бессознательная защитная реакция от бурного и неотвратимого старения?! Желание, хотя бы в рассказах тебе, мысленно вернуться в то время, когда все казалось возможным…