Дискуссия перешла на «Треугольник» и наш альбом. Я попытался объяснить, как Пит разбивал каждый трек на составляющие, а затем снова собирал их вместе:

— Когда мы играем вживую, это проще. Ничего лишнего на заднем плане.

— Это не живой альбом, — сказал Карл. — Но он настоящий. Я хочу сказать… ты не можешь быть настоящим все время. Ты не можешь быть живым все время. На альбоме звук — настоящий. Вот почему он называется «Жесткие тени». Вы понимаете?

— Не совсем, — сказала Хелен. — Могу я спросить о «Его рте»? Что за идеи выражает эта песня?

— Ну, это… — Карл задумчиво глотнул кофе. — Это блюзовая вещь, в духе Вэна Моррисона. Очень мужская. Вообще–то это песня Дэвида. Я только написал слова, чтобы лучше раскрыть ее.

Я смущенно посмотрел на него: сперва ты написал слова.

— Это получилось… ну знаете, как The Cure используют джазовые элементы, но при этом не облегчают звук, своего рода негативный джаз. Вот что–то в этом роде.

Хелен улыбнулась:

— Вы нарушаете правила. Я подаю реплики, а вы делаете разоблачения. Хорошо?

Карл пожал плечами.

— Я имела в виду, что вы пытались выразить в этой песне?

— Как ты хочешь любить кого–то, и в итоге все, что ты можешь делать, это сосать его член.

— Эээ, мы не сможем это напечатать… — Хелен попыталась сделать еще один заход. — Тема преследований и гонений проходит сквозь многие ваши песни. Вам довелось это испытать на себе?

Карл уставился в стол, затем пробормотал нечто невразумительное по поводу того, как сложно сейчас заниматься музыкой. Йен сказал:

— Так или иначе всем приходилось это испытывать на своей шкуре. Разве нет? В школе, на работе. Везде находятся свои задиры и драчуны.

— В вас много сдерживаемой агрессии? — спросила Хелен.

Мы все хором сказали «да» и посмотрели друг на друга.

— Она находит свое выражение на сцене. Но ее все еще приходится сдерживать, верно? Вы не можете ее выпустить так, как это делают группы вроде Manics. Существует некое напряжение.

Поза Карла за столом была превосходной иллюстрацией к этому, вдруг понял я: голова наклонена вперед, спина согбенна, руки сжимают кружку в нескольких сантиметрах от лица. Он закурил сигарету, парень, убиравший со столов на другом конце зала, подошел к нам, и Карл затушил ее, не сказав ни слова.

Хелен задала нам нейтральные вопросы о гитарах и технике записи.

— Наших читателей интересуют такие вещи. Увы, вот такая с ними фигня.

Затем она закусила губу и обратилась к Карлу:

— В ваших песнях очень много религиозных образов. Таких как… наказание и искупление, Ад и божественное правосудие. Дети, взывающие к Богу. Ощущаете ли вы конфликт между религией и сексуальностью?

Лицо Карла стало пустым.

— Я не… знаю. И то и другое очень мощные вещи. Но дело не в конфликте, нет.

Он помолчал немного, затем пожал плечами, уставился куда–то в сторону.

Хелен показала на меня, предлагая мне как–то прокомментировать. Я выдал пустое замечание по поводу поддержки новозаветного взгляда на содомию: лучше давать, чем получать. Карл сжал мое колено под столом.

— Ты мне никогда это не говорил, — сказал он с невинной улыбкой.

Все немного успокоились и перешли к политике. Мы обменялись живыми и непечатными замечаниями по поводу грядущих пяти славных лет. Нарисованная Йеном картинка, как Норма Мейджор трахает мужа крикетным столбиком, а он кричит: «Пожалуйста, сумочку! Время подошло!» — была одним из самых мягких комментариев. Затем Хелен спросила Карла о его семье, об ирландских корнях. Считает ли он, что процесс мирного урегулирования в Ольстере к чему–нибудь приведет? Карл устало посмотрел на нее:

— Едва ли я могу квалифицированно ответить на этот вопрос, — сказал он. — Точно так же, как и большинство задниц, пишущих в британской прессе. Точно у всех есть точка зрения.

Интервью появилось в следующем номере «Брум Бита» под заголовком «У всех есть точка зрения». Хелен проделала отличную работу, сделав интервью вполне связным и логичным, перефразировав большую часть наших ответов и заполнив страницу информацией о группе. Там было наше фото, мы стоим возле «Зебеди» в потоке солнечного света, усиленного с помощью увеличителя. После интервью Йен поехал на автобусе в город, а мы с Карлом отправились в ближайший паб.

Но по–настоящему репутация «Треугольника» начала складываться после интервью Майка Уэста для «NME». Алан Уинтер позволил нам на час воспользоваться его офисом, поделившись бутылкой бренди «Наполеон». Майк задал несколько интересных вопросов о группе: что мы слушаем, каково нам работается вместе. Он сказал нам, что наши песни ведут «в ландшафт умершей индустрии, в самое сердце Угольной страны». Его густой шотландский акцент был каким–то крайне убедительным, несмотря на то, что заикание вынуждало его бросать предложения незаконченными или менять их на полпути.