– Чиптомака, если ты такой умный, то скажи: зачем демону тело Салакуни, если он соткал себе новое из болотного тумана? Почему вообще он погнал нашего воина за ожерельем, а не сходил сам? Он ведь такой могучий, брал Салакуни одной рукой!

Лэпхо сначала не ответил, продолжая что-то напевать. Потом выразительно сплюнул.

– И-эмма, да что я, имам, чтобы разбираться в таких вещах? Может быть, болотный туман не может долго держаться вместе, или ему не нравится такое тело. Вот тебе бы понравилось такое тело?

– Я не демон, - смутилась Ларимма.

– Это как посмотреть!
– хмыкнул довольный победой Чиптомака.
– От тебя одни неприятности.

– Почему - от меня?!
– возмутилась Ларимма.

– Потому что без тебя мы не попали бы на болото! Я ведь не хотел идти?! И-эмма! И ведь чувствовал я в тебе что-то такое... Не хорошее! Ведь знал, что ты воровка и обманщица! Но видно, Джу-Шуму так было угодно... старик еще немного побренчал на гуоле.
– Да еще пророчество такое было, белый человек в храме говорил... Потому Поленш и не убивает женщин, что одна из выгнанных должна привести с собой двух дураков и тогда можно справиться с демоном С'Шугой...

– Пророчество!
– торжествующе выкрикнула Ларимма.
– А тогда при чем же здесь я, если есть пророчество! А кто это все предсказывал?

– Не знаю. И-эмма, вся наша надежда теперь на белого человека. Он убил спира и оленя, он вернул мне гуоль. Он идет за нами!

– Не за нами, а за Салакуни, - поправила его женщина.
– Если бы ты был нужен жрецу Кипауси, он спас бы тебя от шант.

– Действительно, - признал смущенный Чиптомака.
– Наверное, он даже хотел меня убить, потому что я знаю великую тайну... Но тогда убил бы, ведь он великий колдун. И-эмма, а ведь и ты теперь знаешь тайну храма Поленша, я ведь тебе рассказал! Значит, он убьет и тебя. Но сначала попробует убить демона С'Шугу.

Ларимме такая логика не понравилась. Что же, если Кипауси одолеет демона, то убьет их сам? Она надулась и решила больше не заговаривать с этим глупым стариком, сыном крокодила. Салакуни в их разговор не вмешивался, продолжая мерно вышагивать вперед. На лице его играла мягкая улыбка: Черной Луне нравилось то, что он делает, она почти не проявляла себя.

– А ведь я надевал ожерелье, и-эмма, - похвастался Чиптомака.
– Так вышло, что... В общем...

Старик вдруг вспомнил, что так толком и не обтерся листьями после падения в помет. Он оглядел себя, принюхался. Вроде бы ничем не пахло.

– Что ты обнюхиваешься?
– нахмурилась Ларимма.
– От тебя с каждым днем воняет все сильнее, а ты только теперь заметил?

– Ну, женщина, ты-то тоже не цветами благоухаешь, - ответил лэпхо.

– Ладно, расскажи, что с тобой случилось, когда ты надел ожерелье?
– не выдержала Ларимма через короткое время.
– С тобой говорили демоны? Ты мог колдовать?

– Мне было хорошо, - коротко сказал Чиптомака.
– Я будто почувствовал себя моложе, стал лучше видеть и слышать. Ничего особенного.

– Салакуни!
– тут же потребовала Ларимма.
– Любовь моя, дай мне померять ожерелье!

– Что?!
– воин даже сбился с шага.
– Не знаю, зачем это делал Чиптомака, но надевать его не следует. Демон ясно сказал: принести и надеть на острове. Это должен сделать я.

– Но со стариком ничего не случилось!
– заканючила Ларимма.
– Послушай, любовь моя, он сказал, что это даже приятно. Я так хочу попробовать!

Салакуни нахмурился. Черная Луна явно возражала против примерки, но если не выпускать ожерелье из рук... Все еще раздумывая, воин взял у женщины из рук прутик с мясом и принялся жевать.

– О, великий герой!
– Ларимма забежала вперед, забыв о боли в ногах и заломила руки.
– Я прошу тебя столь о малом!

– Вот я и не понимаю, зачем тебе это нужно, - хмыкнул Салакуни.
– Лэпхо, что ты думаешь?

– Разреши ей, - махнул рукой Чиптомака.
– От нее не убудет, от ожерелья тоже, и-эмма. Может, перестанет болтать, она мешает мне сочинять песню.

Мешает сочинять песню?.. Салакуни уважал песни, и хотя лэпхо - не настоящие мужчины, польза для героев от них огромная. Кто бы узнал о подвигах Елекечи или Н'гборо-копьеносца, мешай лэпхо кто-нибудь сочинить о них сказание? Воин решился и, старясь не обращать внимания на покалывание в груди, протянул ожерелье Ларимме.

– Нет, - сказал он женщине, когда та попыталась его взять, - продевай голову прямо так. Иначе - нельзя.

Ларимма хотел что-то сказать, да передумала, почувствовав, что спорить бесполезно. Кое-как прицелившись, она просунула голову в голубоватую цепочку и оперлась на сильную руку Салакуни, чтобы не задохнуться, случайно споткнувшись.

Мир вокруг мгновенно изменился. Все краски стали ярче, каждый звук Ларимма теперь слышала отдельно. Боль и усталость куда-то ушли вместе с горечью по поводу безнадежно испорченной внешности.