Лялька обычно сидит лицом к окну и никогда не поворачивается. До того, что происходит у нее за спиной, Ляльке дела нет. Она рисует. Она почти всегда что-нибудь рисует.

— Ты учти, старушка, — сказал Селезнев, показывая глазами в Лялькину сторону. — Вот-вот прилетит из управления медкомиссия... Я не думаю, что они будут в большом восторге, когда в твоем кабинете увидят этот симпатичненький филиал комнаты матери и ребенка.

— Ты меня предупредишь, и я заблаговременно все это уберу, — успокоила я его.

— Папа! — не поворачиваясь, сказала Лялька. — А слоны зеленые бывают?

— Нет, котенок. Слоны обычно серые, — ответил Селезнев.

Садилась чья-то машина. Селезнев привычно посмотрел в окно, на часы и удивленно поднял брови.

— Это еще кто? — спросил он сам себя.

— Дядя Сережа Сахно с «химии» прилетел, — сказала Лялька, поглядев на самолет.

— Ты-то откуда знаешь? — спросила я.

— А у них три последние цифры — шесть, два и пять, — невозмутимо ответила Лялька, продолжая рисовать.

— Точно... — растерянно сказал Селезнев. — Шесть, два и пять...

— Они когда в колхоз улетали, я их провожала, и мы с дядей Димой пели песню: «Я тебя провожала и слезы сдержала, и были сухими глаза!..» А дядя Сережа как на него крикнет, и они улетели...

— Не ребенок, а что-то особенное, — пробормотал Селезнев. — Поставь, пожалуйста, штампик. — Он протянул мне свой полетный лист.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я.

— Морально? Физицки?

— Физицки, физицки... — невольно впадая в его тон, засмеялась я.

Он обошел стол, наклонился надо мной и, касаясь моей щеки, одними губами шепнул:

— Катька...

А потом вдруг резко выпрямился и громко спросил:

— Лялька! Хочешь братика?

— Не-а! — мотнула головой Лялька.

— Ты в своем уме?.. — испугалась я.

— Ставь, ставь штампик.

— К обеду будешь?

— Да. Только в Котлинск схожу и обратно.

И в это время я услышала мотоцикл Азанчеева. Это мог быть только он. Я слышу этот мотоцикл каждое утро. Я этот мотоцикл уже наизусть выучила...

— Командир, — сказала я и постаралась улыбнуться. — Давай уедем отсюда...

И от моей идиотской улыбки Селезневу стало не по себе.

Он мне что-то ответил, но я уже ничего не слышала, кроме нараставшего звука мотоциклетного мотора. Ах, хоть бы кто-нибудь опробовал самолетный двигатель! Чтобы взревел он сумасшедшими оборотами и проглотил это чертово мотоциклетное тарахтение!.. И пусть вылетят стекла из окон, только бы не слышать этот мотоцикл!.. Только бы взять себя в руки! Взять себя в руки.

Почему он на аэродроме? Он же сегодня не летает. Он же не проходил у меня осмотр.

— Почему он на аэродроме? — неожиданно для самой себя вслух спросила я. — Он же сегодня не летает...

— Я назначил его в комиссию по списанию «Як-двенадцатого», — ответил Селезнев, и я с ужасом заметила, что он даже не поинтересовался, о ком я спрашиваю.

— Васенька, родной мой, дружочек мой... — забормотала я. — Давай действительно уедем отсюда!.. Ну что тебе стоит?.. Ну неужели тебе здесь не надоело? Помнишь, ты хотел на Север? Ты же сам хотел на Север, правильно? И я здесь скоро от тоски сдохну...

И тут мы оба увидели, что Лялька повернулась и смотрит на нас, испуганно переводя взгляд с одного на другого.

Вот тут он мне и сказал:

— Возьми себя в руки.

В дверь постучали.

Я машинально поправила волосы и крикнула:

— Да-да! Войдите!.. — И подумала: «Господи, только бы не он... Только бы не он...»

Дверь открылась, и вошли Сергей Николаевич Сахно и Дима Соломенцев. Я чуть не разревелась.

— Сергей Николаевич! — сказал Вася. — С прибытием!..

— Здравия желаю, Василий Григорьевич, — сказал Сахно. — Вот пришли доложиться. Нам сказали, что вы здесь... Доброе утро, Катерина Михайловна.

— Здравствуйте, здравствуйте, Сергей Николаевич... Здравствуй, Димочка! — Я была так рада, что именно они сейчас пришли сюда.

— Потом, потом доложитесь, — улыбнулся Селезнев. — Отдыхайте.

— Что вы?! — махнул рукой Сахно. — Нам еще аэроплан разгружать...

— Одну секундочку! — сказал Дима и вышел вперед. Он очень великосветски улыбнулся, поклонился мне и Селезневу и вдруг вытащил из-за пазухи какое-то маленькое живое существо.

— Лялька! — торжественно проговорил он. — Получи. Доктор, не волнуйтесь! Хомячки — лучшие друзья детей. Василий Григорьевич! Ребенок без хомяка как без рук!..