…Поэт-концептуалист Лев Дубенштейн, напечатавший в девяностые годы в России несколько книг своих стихов, не издавался уже много лет.

Съев в баре салона несколько бесплатных бутербродов и выпив даровой водки, — Слава относится к поэту по-матерински, хотя он и старше ее лет на тридцать, — Лева приходит в хорошее настроение — опасное для окружающих — и приступает к чтению своих стихов.

Все, кто не успел ретироваться, а таких немного, напрягаются и мечтают об одном: вот было бы здорово, если бы в салон влетела сумасшедшая молния и, поразив чтеца в неопрятную лысину, уложила бы наповал. Читает он в отвратительной манере тех советских поэтов, которые считали, что чем больше они будут завывать, гримасничать и неловко жестикулировать, тем больший отклик найдут в сердцах благодушно настроенных слушателей.

Небо сине-зеленое,

В полосатых подтеках.

Марсианская нежность

Разлита в бесконечность.

Убегая в пространство

От житейских упреков,

Мы уносим в могилы

Лишь вино и беспечность.

Розоватость мечтаний

Нас ввергает в унынье.

На краю листопада

Нас забыли простить.

А в степи, как когда-то,

Пахнет горько полынью.

На краю листопада

Нам так хочется жить.

Проклинаем мы юность,

Вспоминая ошибки,

И с улыбкой усталой

Безысходно грустим.

Я согласен на все —

Я согласен на пытки,

Только дайте изведать,

Как я снова любим!

И смыкаются годы,

Всё — сплошное мгновенье.

Беспредельные взгляды,

Устремленные в вечность.

На краю листопада

Позабыты сомненья,

Остаются в награду

Лишь вино и беспечность.

Блеял он, подлец, отчаянно. Завершалось поэма чрезвычайно возвышенно:

Опаленный печалью

Позабытый мечтатель.

Он всего лишь искатель

Непонятных дорог.

Он надежды давно

Позабыл и утратил

И полжизни стоит

У закрытых ворот.

— Убить тебя мало, Левушка-коровушка, — утомленно качала головой Слава, — и зачем я скормила тебе столько бутербродов? Говоришь, твои стихи печатались в Советском Союзе? Не удивительно, что он развалился к чертям собачьим… Эх, Лёва, как ты можешь писать всю эту белиберду, свинья ты этакая?

Несмотря на то, что его стихи нигде не брали, поэт не унывал, и каждый день исправно выдавал на гора десяток поэтических шедевров. Он трудился методично, как муравей.

— Бумаги на тебя не напасешься, нахлебник, — спокойно говорила практичная Двойра, найдя применение бумажкам с Левкиными стихами: она заворачивала в них пельмени.

…Мое знакомство со Славой выглядело следующим образом. Случилось всё в галерее метра Лаконеля. Если бы со мной в тот момент был Илья, он бы меня отстоял, и фокусы Славы не прошли бы. Но Болтянский на день улетел в Москву. И я чувствовал себя одиноким…

Слава, оттолкнув зазевавшегося репортера, крепко взяла меня за руку и ангельским голосом сказала:

— Я все обдумала. Я бескорыстно предлагаю вам сожительство.

В ответ на мои неубедительные попытки вырваться, она заявила:

— Не бойтесь, мы соединимся всего на неделю. И не уговаривайте. Больше я не выдержу.

По каждому поводу она говорит: "У меня был миллион двести тысяч мужиков, но я никогда не жила с двумя одновременно".

Или: "У меня был миллион двести тысяч мужиков, но я никогда не вышла бы замуж за этого дегенерата".

И даже: "У меня был миллион двести тысяч мужиков, но среди них не было такого, как ты, моя радость".

Это она мне.

Сказано было так, что мне ничего не оставалось, как почувствовать набирающую силу гордость. Это выделяло меня на фоне необъятной толпы предшественников. Это возвышало меня.

Это было вроде ордена за заслуги перед памятью того миллиона с небольшим, что безвестно канул в небытие. В первую же ночь мы в порыве страсти в клочья разнесли девичью постельку Славы. Перья летали по всей комнате, как маленькие белые флаги моей капитуляции…

Слава родилась во Франции, но говорит по-русски без акцента. Утверждает, что среди ее предков был Антон Иванович Деникин. Показывая мне выцветшие фотографии каких-то сердитых господ в генеральских мундирах, она тыкала пальцем в одного их них:

— Вот он, мой незабвенный прадед. Хвала Создателю, что он вместе со своими собутыльниками прокакал революцию, не то жила бы я сейчас не в Париже, а в собственном поместье в Псковской губернии. Представляешь? По целым дням вышивала бы гладью да с тоской смотрела в слюдяное оконце, ожидая, когда же прискачет пахнущий конюшней курносый красавец в косоворотке и поведет меня под венец.