В квартире на Якиманке давно не жили ни генерал, ни его ветреная супруга. И, на мое счастье, квартира сдавалась.

…Сразу после убийства Гаденыша я покинул место преступления и отправился к себе на Воздвиженку. Но пробыл я там недолго. Час, не более. Этого часа мне хватило, чтобы взять из дома все необходимое.

Я не сомневался, что те, кто заинтересован в возврате денег, начнут проверять всех, кто так или иначе был связан с покойным.

Сначала проверят его деловые связи, потом личные, интимные. Будут проверять, с кем покойный вообще имел какие-либо отношения. С кем спал. С кем дружил. Кого ненавидел. Кто ненавидел его.

Проверят всех. Будут проверять дотошно и профессионально. Будут проверять до тех пор, пока не доберутся до меня.

Поэтому мне нужно было исчезнуть. Конечно, тогда им сразу станет ясно, кто взял деньги. И начнутся поиски конкретного человека, то есть меня, Павла Базилевского.

Поэтому первым делом мне необходимо было сменить внешность, имя и дислокацию. И проделать все это надо было оперативно, без промедлений. Я понимал, что должен все время на несколько ходов опережать противника. Надо было сохранять фору, дистанцию, которая делала бы меня неуязвимым и недосягаемым.

Дальнейшие мои действия отличались такой продуманностью, что, казалось, я готовился к ним всю жизнь.

Я понимал, что если сразу — даже при условии смены внешности и фамилии — начну транжирить деньги, то есть тратить их на автомобили, покупку дач или вилл, кутить в дорогих ресторанах и покупать элитных проституток, то это не останется незамеченным и меня обнаружат очень скоро.

Надо было, как говорится, лечь на дно. Или лучше — раствориться в людской массе.

Несколько дней я жил на даче одной своей давнишней приятельницы, милейшей женщины, отличавшейся не только нежной неброской красотой, но и бескорыстием и вселенской добротой.

Такие люди еще изредка встречаются в наши покривившиеся времена. Они как осколки разбитого на мелкие куски прошлого. Этим я вовсе не хочу сказать, что прежние времена были лучше нынешних: я далек от мысли идеализировать то, что было десять или тридцать лет назад. Избави Боже. Но мне почему-то кажется, что хороших людей было все-таки больше. Или просто мне тогда на них везло.

Короче, моя приятельница была абсолютно бескорыстна и по-матерински добра. Это звучит странно, тем более что когда-то она была моей тайной любовницей. Почти женой… Господи, почему она не вышла за меня замуж?.. Всё, больше ни слова! Истории этой здесь не место: она слишком чиста и печальна.

Кроме того, — что очень-очень важно, — моя приятельница обладала одним из самых ценимых мною достоинств — она была не любопытна. За что была мною вознаграждена. Как мне удалось уговорить ее взять деньги? Пусть это останется моим секретом.

Дача этой прекрасной женщины, да продлит Господь ее дни, находилась недалеко от Москвы, в Селятино, и каждое утро я ездил в столицу подыскивать себе надежную квартиру. И, как я сказал выше, такую квартиру мне найти удалось.

**************

…Я не мог чемоданы вечно возить в машине. Времена такие, что могут без следа исчезнуть и чемоданы, и машина…

Надо было как-то "пристроить" деньги. И не просто пристроить, а разместить их так, чтобы мне было легко до них добраться и, в то же время, деньги должны были находиться в надежном месте.

Увы, я не мог с чемоданами заявиться в банк и попросить открыть счет на физическое лицо. Мне пришлось бы заполнять декларацию. И что бы я сказал относительно происхождения этих двадцати миллионов? Нашел в огороде? Подарил знакомый грузин? Получил двадцать Нобелевских премий?

Можно было арендовать в банковском хранилище сейф. Но каких же размеров должен быть сейф, чтобы в него можно было всадить два огромных чемодана?

И, тем не менее, вопрос этот мне удалось уладить.

Я не буду останавливаться на описании всего этого подробно, ибо пишу не руководство для начинающих похитителей чемоданов, а историю своей жизни. Скажу лишь, что "пристроить" деньги помог мне Карл. За что я ему очень и очень благодарен. Мое чувство благодарности столь глубоко, что я прощаю Карлу многое из того, что не простил бы никому, даже самому себе.

Карл при всем его разгильдяйстве и неопытности временами проявлял чудеса рассудительности, превращаясь в холодного, расчетливого дельца. После получения наследства он, как я уже говорил, принялся развлекаться сочинением сонат, фуг, прелюдов и концертов для фортепьяно с оркестром. Но не только.