Я оторвался от кружки и внимательно посмотрел на хозяина.

— Я полностью разделяю ваши суровые, но такие разумные взгляды на брак.

— Да-да! — воскликнул он. — Если вы этого не сделаете, жена быстренько сядет вам на шею, вы и заметить не успеете. И ваша жизнь превратится в ад. А если вы хотите, чтобы ваша жизнь с женой была полна гармонии и любви, вы должны все время держать ее в узде. Иногда полезно доставать из чулана арапник и… Это я к тому, что не стоит ограничиваться только демонстрацией… Наши предки в этом отношении могут служить нам примером. Короче, она поняла, что если будет артачиться, то я на ней не женюсь.

— И вы?..

— Я поступил как благородный человек… Она ведь была на сносях. Она была готова на все, только бы выскочить замуж.

— Итак, вы женились…

— Женился. А что мне оставалось делать? Иначе ее братья со мной бы расправились. Безжалостный народ…

— Неужели?

— Да, такие у них, у итальянцев, законы… Они бы меня зарезали. Да и ее заодно… — он хихикнул. — Это же итальянцы, что с них взять: они у нее в роду там все такие: по виду тихони, а чуть что — сразу за тесак. А теперь мы родственники… — добавил он сокрушенно. — А вы, я смотрю, странствуете без жены? Счастливый человек! — он завистливо вздохнул.

— Моя жена умерла, — похоронным голосом произнес я.

— Господи Иисусе! — перепугался он. — Недавно?

Я покачал головой.

— Стало быть, давно?

— Стало быть, да.

Он понимающе кивнул.

А теперь он, наверно, скажет: "Так-так-так, значит, жена ваша померла, а фамилию-то вы оставили. На память, так сказать. К чему бы это?..".

Но он обманул мои ожидания.

— Ваша жена была католичкой? — спросил он после паузы. Я посмотрел на него. Его плутовские глаза были полны участия.

— Да, — твердо сказал я.

— Слава Богу, — успокоился он. — Было бы хуже, если бы ваша покойная… — он опять сделал паузу и, не скрывая лицемерия, поджал губы, — если бы ваша покойная жена была вне вероисповедания. А так, по крайней мере, теперь вы знаете, где она… — он возвел глаза к потолку.

То, что мой хозяин безбожно врет, было ясно как день. Но врал он творчески, вдохновенно. Это, конечно, касалось и его итальянских родственников, этих мифических братьев с острыми ножами и всего прочего. Я даже думаю, — и его полицейского прошлого. И это в нем привлекало. Меня начинал забавлять этот разговор.

— Да, вы теперь точно знаете, где пребывает ее душа, — повторил он, заглядывая мне в глаза.

— Не уверен…

— Но она была, наверно, святой женщиной? Что-то мне подсказывает, что с вами ей пришлось нелегко, и только святая женщина…

Я с удовольствием кивнул.

— Вы правы. Разумеется, она там, — я тоже посмотрел на потолок. — Моя жена была, действительно святой женщиной.

— Это случается… — с сомнением сказал герр Аксель и вздохнул.

— А вы, простите, католик? — спросил я.

— Избави Боже! Протестант, разумеется. Но здесь поблизости нет кирхи, и я вынужден посещать службу в католической церкви. Правда, я хожу туда только летом, потому что зимой меня почему-то не тянет к Богу и больше тянет в сон, а летом в церкви прохладно и мухи не залетают…

— Я смотрю, вы богохульник, герр Аксель.

— Не без того.

Он принес кофе и здоровенный кусок шоколадного торта.

— Дочка печет, — сообщил он с гордостью, — не хуже, чем в Линце. А вы путешествуете просто так или по делам службы? — вопрос был в гоголевском стиле.

— Да как вам сказать… Я писатель.

— Вот как! Вы, наверно, очень умный человек?

Я с достоинством наклонил голову.

Я отправил кусочек торта в рот и поднял брови. Торт был необыкновенно вкусный. Я расправился с ним меньше, чем за минуту.

— Передайте вашей дочери мой искренний восторг и сердечную благодарность. Что там Линц! Если бы за изготовление тортов давала ордена, я бы ходатайствовал перед вашим президентом о награждении фрейлейн Фокс самой высокой государственной наградой.

Хозяин гостиницы покраснел от удовольствия.

— Однако, я заболтался, — сказал я, вставая из-за стола. — Спасибо за превосходный обед. Пойду, вздремну, устал с дороги…

Если все сущее создано Богом, то в этом должен быть какой-то смысл. Мир абсурден. Мир как был, так и остался хаосом. Только мы называем это иначе.

Я думаю, что в хаосе и абсурде должен быть некий смысл. Уловить его — задача не из простых. Думаю, что тот, кто сумеет это сделать, станет величайшим из мудрецов или безумцем из безумцев.