Тем не менее армия оставалась подтянутой и управляемой. Во время сражений и учений она могла быть более расхристанной, но на парадах, даже в небольших фортах, солдаты всегда были затянуты в голубые мундиры и даже, если форт хотел блеснуть, маршировали под собственный оркестр. Не было и в помине равенства между офицерами и рядовыми или рядовыми и унтер-офицерами. Однако, в противоположность многим иностранным армиям, в американской не существовало классовых различий. Сын бедняка вполне мог получить рекомендацию в академию, как и любой другой человек. А закончив ее, он становился по отношению к рядовым буквально богом – всемогущим и внушающим благоговейный ужас, – который с равной властью правил и сыном миллионера, и потомственным оборванцем-нищим. Во время боевых действий, особенно в небольших подразделениях, допускалось некоторое отступление от формальностей. Но по возвращении в форт все снова вставало на свои места – соблюдались все требования военного этикета. Некоторых солдат это раздражало – как и бесконечная усталость, и постоянные требования соблюдать субординацию. Другие принимали такие отношения, различая под мелкими неприятностями и придирками главную суть и смысл армейской жизни. Некий сержант писал: «Те, кто не мог привыкнуть, подались «за холм» – дезертировали. Но в большинстве случаев все это были люди, без которых армия могла прекрасно обходиться».

Если многих солдат порядки в армии раздражали, то и офицеры считали, и не безосновательно, что их служба на родине не находит должной признательности, а все их усилия замирить Дикий Запад не поддерживаются страной. В самом деле, действия правительства, которые сплошь и рядом диктовались своекорыстием или некомпетентностью, имели своими последствиями бесконечную цепь возмущений, которые армия затем должна была подавлять и наказывать. Это недовольство правительством было подогрето тем, что сессия конгресса завершила свою работу в 1876 году, году битв при Розбаде [26] и Литл-Бигхорне [27] , не приняв бюджета на следующий финансовый год. Для армии и флота это означало невыплату содержания до ноября 1877 года! У рядовых солдат было хотя бы их котловое довольствие, но офицеров и их семьи, по милости конгресса, ждала голодная смерть.

Поэтому вполне понятно, что в армии и на флоте усилились тенденции к «уходу в себя». Заброшенная, лишенная средств, преданная гражданскими властями, армия вознаграждала себя за скудость земных благ яростным презрением к тем, кто довел ее до такого состояния.

Военное министерство, которое должно было осуществлять связь между правительством и действующей армией, тем временем все больше и больше утрачивало контакт с ними. Один политический деятель того времени верно заметил: «Офицеры, которым повезло – или не повезло – быть на время направленными на службу в тот или другой отдел военного министерства, постепенно замыкались на своих теплых местечках, поскольку никаких временных ограничений на эту службу не существовало. Там, не имея никакой связи с действующей армией и оторванные от ее жизни, без всякого военно-политического руководства, они занимались чисто бумажной работой, лишь на словах будучи офицерами Генерального штаба. Реализация задач, стоящих перед страной, их ничуть не заботила».

Ситуация складывалась весьма опасная, поскольку Соединенные Штаты – богатая, дерзкая, полная энергии и силы страна – вот-вот должны были выйти на путь мировой державы.

Взрыв, который стал роковым для «Мэйна» [28] , вызвал также и всплеск долго сдерживавшегося национализма. Север и Юг снова объединились, и страну захлестнула громадная волна патриотизма. Первый же призыв привел под знамена армии около 125 000 американцев, вслед за которыми вскоре последовали еще 75 000 человек. Тридцатитысячная регулярная армия более чем удвоилась, добавив третий батальон в состав каждого полка и увеличив штатную численность каждой роты.

Военное министерство в 1898 году уже не могло справляться с таким неожиданным ростом вооруженных сил, намного превысившим цифры 1861 года. Оно не располагало ни оперативными планами, ни картами, ни резервами оружия и снаряжения – вообще ничем. Многие милиционные подразделения (называемые теперь Национальной гвардией), как один человек, пошли добровольцами на войну, и их, как и других, вставших под ружье, надо было обустраивать, кормить, одевать, вооружать, обучать и перебрасывать к местам сражений.

Магазинных винтовок Краг-Йоргенсена, принятых на вооружение в 1892 году, отчаянно не хватало, и поэтому добровольцы были вынуждены сражаться с однозарядными винтовками системы Спрингфилда 45-го калибра, принятыми на вооружение еще в 1873 году. Это было неплохое оружие, но скорострельностью оно не отличалось, а клубы дыма от его черного пороха демаскировали позиции стрелков, по которым вели огонь испанские снайперы. Использовала черный порох и артиллерия, хотя большинство иностранных армий уже несколько лет как перешли на бездымный порох.

По контрасту с прискорбной ситуацией в армии военно-морской флот представлял собой современный инструмент войны на море, и матросы знали свое дело. Война была объявлена 25 апреля 1898 года, и уже 1 мая адмирал Джордж Дьюи разгромил испанскую эскадру в гавани Манилы. Это была победа в традициях войны 1812 года. По сравнению с огнем испанцев стрельба орудий американских кораблей была смертоносной. Ни один человек из американских моряков не погиб, ни один корабль не был сколько-нибудь серьезно поврежден. Но основные силы испанцев находились на берегу, что означало неизбежность сухопутной кампании.

Разумеется, ни один человек в военном министерстве не знал ничего о Филиппинских островах, но военно-морской флот владел морями, и экспедиционные силы в составе двух полков добровольцев и шести рот регулярной армии были отправлены на кораблях для завоеваний на Востоке. Тем временем основная эскадра Испании лежала в дрейфе у островов Зеленого Мыса. 29 апреля, подняв паруса, она под командованием адмирала Паскуаля Сервера взяла курс на запад. Хотя любому мало-мальски знакомому с морскими делами человеку должно было быть ясно, что ей необходимо будет заправиться продовольствием и водой в каком-нибудь принадлежащем испанцам порту Карибского моря; слухи о целях испанцев и возможных намерениях вызвали едва ли не панику на всем Восточном побережье США. Если бы можно было удовлетворить желания гражданского руководства страны, то весь военно-морской флот США должен был быть разделен и направлен охранять различные порты на побережье, жители которых молили об их защите. Но даже то решение, которое было принято, оказалось в достаточной мере неудачным. Нервные штатские (некоторые ньюйоркцы даже вывезли свое домашнее серебро в поместья в глубине от побережья, чтобы сохранить его от испанцев) смогли оказать достаточное давление на военно-морское ведомство, чтобы заставить его держать четыре самых лучших и быстрых корабля у залива Хэмптон-Роудс в качестве «летучего отряда». Два броненосца, крейсер и целая орда старых неповоротливых кораблей сомнительной боевой ценности были направлены на юг, для слежения за эскадрой Серверы и блокады Кубы. Задача им предстояла весьма трудная, но флоту повезло.