Саша швырнула в меня недоеденным куском жареного хлеба с маслом. Он упал на стол прямо перед носом Орсона, и тот ястребом кинулся на добычу.

– Нельзя, брат! – сказал я.

Пес замер в сантиметре от кусочка хлеба – с открытой пастью и оскаленными зубами. Повинуясь моему приказу, он не стал есть лакомство, а лишь с видимым удовольствием обнюхал его.

– Если ты поможешь мне убедить мисс Гуделл в том, что все рассказанное мной о проекте Форт-Уиверна является правдой, я поделюсь с тобой омлетом и жареной картошкой.

– Пожалей собаку, Крис, – попросила Саша, – у нее сейчас разорвется сердце.

– У него нет сердца, – ответил я, – у него внутри только желудок.

Орсон укоризненно посмотрел на меня, словно упрекая за то, что я издеваюсь над ним, тогда как он не имеет возможности ответить мне по заслугам.

Обращаясь к псу, я сказал:

– Если захочешь сказать «да», кивнешь головой. Если «нет» – потрясешь головой из стороны в сторону. Понял?

Орсон смотрел на меня, переминаясь с ноги на ногу и глупо ухмыляясь.

– Может, ты не веришь Рузвельту Фросту, но ты должен полностью доверять девушке, которая сидит рядом с нами. Видишь ли, у тебя нет выбора. Дело в том, что мы с ней намерены быть вместе – с сегодняшнего дня и до конца – под одной крышей, раз и навсегда.

Орсон повернул голову к Саше.

– Разве я не прав? – спросил я ее. – До конца?

– Я люблю тебя, Снеговик, – улыбнулась она, а затем, обращаясь к Орсону, сказала: – С сегодняшнего дня, Пух, вас уже не двое. Теперь нас – трое.

Орсон взглянул на меня, мигнул, перевел взгляд на Сашу, еще раз мигнул и уставился на кусок жареного хлеба перед своим носом.

– Итак, ты понял, когда нужно кивать, когда мотать головой? – строго спросил я.

Поколебавшись, Орсон кивнул.

Саша хихикнула.

– Как ты думаешь, она – хорошая? – осведомился я.

Орсон кивнул.

– Она тебе нравится?

Еще один кивок.

По моему телу прокатилась волна радостного возбуждения. Посмотрев на Сашу, я увидел, что ее лицо осветилось тем же чувством.

Моя мать, разрушив наш мир, в то же время одарила его чудесами, которые раньше случались только в сказках.

Помощь Орсона была мне нужна не только для того, чтобы подтвердить рассказанную мной историю. Я хотел поднять наше настроение, заставить нас поверить в то, что жизнь может существовать и после Уиверна. Пусть сегодня человечеству противостоят такие опасные противники, как первый отряд обезьян, сбежавший из лабораторий Форт-Уиверна, пусть мы стали жертвами таинственной заразы, передающейся генетическим путем от особи к особи, пусть не многие из нас переживут ближайшие годы и не подвергнутся при этом фундаментальным интеллектуальным, психическим и тем более физиологическим изменениям, пусть мы, сегодняшние победители извечного генетического состязания, собьемся с ноги, упадем и выйдем из гонки на выживание. Пусть. Но все равно сохраняется возможность того, что будут другие люди – сильнее и выносливее, и они лучше нас смогут противостоять жестокому новому миру.

Уют в холодном доме – лучше, чем бездомность.

– Ты думаешь, Саша красивая? – спросил я Орсона.

В течение нескольких секунд он смотрел на Сашу оценивающим взглядом, затем повернул голову ко мне и кивнул.

– Мог бы ответить и побыстрее, – с притворной обидой надулась Саша.

– Он не стал торопиться и решил присмотреться к тебе повнимательнее, поэтому можешь быть уверена в том, что он искренен, – успокоил я ее.

– Ты мне тоже нравишься, – сказала Саша псу.

Орсон благодарно завилял хвостом.

– Повезло мне с ней, правда, братец?

Он с энтузиазмом кивнул.

– А мне повезло со Снеговиком, верно? – спросила Саша.

Орсон повернулся к ней и помотал головой: «Нет».

– Эй! – возмутился я.

Пес подмигнул мне, ухмыльнулся и издал тоненький звук. Я мог бы поклясться, что он хихикал.

– Даже говорить не может, а издевается, – возмутился я.

Мы уже не делали вид, что нам весело. Нам на самом деле было весело.

Если вам весело, вам ничто не страшно. Это – один из фундаментальных принципов, на которых зиждется жизненная философия Бобби Хэллоуэя, и с высоты своего теперешнего – пост-уиверновского – знания я могу смело утверждать, что философ Боб предлагает гораздо более эффективный рецепт счастья, нежели все его высоколобые конкуренты: Аристотель, Кьеркегор, Томас Мор, Шеллинг и Джакобо Дзабарелла, которые ставили на первое место логику, порядок и метод. Все это важно, не спорю. Но можно ли измерить, проанализировать и понять все в нашей жизни лишь с помощью одних этих инструментов? Нет, я не становлюсь на сторону тех, кто утверждает, что встречался со снежным человеком, что умеет общаться с душами умерших или является возродившимся к жизни Кахуной, но когда я смотрю, куда привело нас чрезмерное увлечение логикой, порядком и методом, когда я наблюдаю разразившуюся над нами генетическую бурю… Я думаю, что был бы гораздо более счастлив, катаясь на волнах и не думая ни о чем другом.

С точки зрения Саши, приближающийся апокалипсис вовсе не являлся поводом для бессонницы. Она спала, как всегда, крепко.

Мое же сознание, несмотря на неимоверную усталость, дрейфовало между беспокойным сном и бодрствованием. Я то погружался в дрему, то выпрыгивал из нее и бессмысленно таращился в темноту.

Дверь спальни была заперта и, более того, приперта стулом, а на полу развалился Орсон, который в случае вторжения в дом посторонних выступил бы в роли системы раннего оповещения. На моей тумбочке лежал «глок», а на тумбочке у изголовья Саши находился ее «смит-вессон» – «чифс спешиал» 38-го калибра. И все же я не чувствовал себя в безопасности и время от времени тревожно просыпался от ощущения, что кто-то ломится в спальню.