Мне и в голову не приходило, что у нее есть семья, однако же, да, она оставила дома супруга и двух маленьких отпрысков. Решение о выходе из Ядра далось ей нелегко, но приключение слишком манило. Скучает ли? Ну конечно, она скучает! Скучают ли они? Она удивилась.

— О нет, мисс Мойнлин, они не будут скучать. Они уже легли спать. А когда проснутся утром, я давно буду дома. Разница во времени, знаете ли. Я собираюсь пробыть здесь не более двух лет.

Ибаррури нервно заметила:

— Именно это удерживает меня от путешествия в Ядро, Звездомысла. Я уже немолода и сознаю, что если проведу там хотя бы несколько дней, то, вернувшись, не застану в живых почти никого из своих знакомых. Да что там «почти», просто никого, — поправилась она. — Какое там соотношение? Сорок тысяч к одному? Значит, неделя там равняется почти тысячелетию дома. — Она повернулась к хичи. — Но пусть мы не можем там побывать, ты могла бы рассказать нам, Звездомысла. Не хочешь рассказать мисс Мойнлин, как там у вас, в Ядре?

Я тоже не прочь была послушать. Правда, слышала все это не в первый раз, однако слушала, пока Звездомысла не умолкла. А рассказывала она долго, явно соскучилась по дому.

Изменится ли что-нибудь, если я проведу недельку в Ядре? Или месяц, да хотя бы и год? По детишкам с острова я, конечно, буду скучать, но о них позаботятся и без меня, а остальное не имеет для меня большого значения. Во всей вселенной не было человеческого существа, настолько для меня дорогого, чтобы я стала скучать по нему дольше одного дня.

Раздавшийся из воздуха голос Ипатии застал меня врасплох.

— Мисс Мойнлин… — При гостях она держалась официально. — Вас вызывают. — И она высветила в воздухе лицо Билла Тарча.

За его спиной я видела обстановку и поняла, что он находится в своем корабле. Выглядел он свежим и жизнерадостным, широко улыбался.

— Позволишь к тебе зайти, сердце мое? — спросил он.

Мои гостьи мгновенно отреагировали.

Ибаррури поднялась первая.

— О, нам все равно пора вернуться к работе, верно, Джун? — Она произнесла это довольно ехидно, но Терпл просто спокойно встала, и Звездомысла последовала ее примеру.

— Вам совсем не обязательно уходить, — сказала я.

— Но нам действительно пора, — ответила Терпл. — Хулия права. Спасибо за чай и… гм… прочее.

И они удалились, оставив меня наедине с любовником.

— Он целый час прихорашивался, — шепнула мне на ухо Ипатия. — Мылся, брился, наряжался. И надушился мускусом, думая, что ты его любишь.

— И правда люблю, — сказала я. — На нем. Покажись, раз со мной разговариваешь.

Она послушно возникла на кушетке, с которой только что встала Ибаррури.

— Я бы сказала, на вид ему не терпится в постель, — заметила она. — Опять.

Я не стала заострять внимание на этом «опять». Словечко было проявлением одной из раздражающих черточек личности Ипатии, но у нее их не так много, чтобы я решилась на перепрограммирование. Когда я выбирала в качестве личности для своего корабельного мозга Ипатию Александрийскую, это представлялось неплохой идеей. Но моя Ипатия относится к себе слишком серьезно. Вот что получается, когда заводишь по-настоящему сложный искусственный интеллект: он начинает капризничать. Первое, что она сделала, — просмотрела все исторические материалы и подогнала свою модель как можно ближе к оригиналу, насколько ей представлялось возможным, не слишком испытывая мое терпение. Отношение первой Ипатии к мужчинам составляло часть образа.

— Так что, мне лучше удалиться, чтобы он чувствовал себя свободнее? — любезно предложила она.

— Нет, — сказала я. — Останься.

— Вот и умница. На мой взгляд, сексуальные контакты значительно переоценивают.

— Это потому, что ты ни разу не пробовала, — усмехнулась я. — Причем я имею в виду и тебя, милая моя программа, и твой образец, ту полумифическую женщину, которая умерла девственницей и, по слухам, чтобы отбить охоту у слишком настойчивых поклонников, бросала им в лицо тряпки, выпачканные менструальной кровью.

— Злонамеренные россказни, — хладнокровно отозвалась Ипатия, — распущенные христианами после совершенного ими убийства. И вообще, вот он идет.

Я готова была побиться об заклад, что первыми словами Билла Тарча будут: «Наконец мы одни!», в сопровождении широкой ухмылки и жарких объятий. Я выиграла бы половину заклада. Он ничего не сказал, просто раскинул руки и набросился на меня с ухмылкой и прочим.

И тут он заметил раскинувшуюся на кушетке Ипатию.

— Ох, — выговорил он, неловко затормозив: как видно, наемный корабль тоже не обеспечивал гравитации. — Я думал, мы одни.