Шрифт:
Она не смогла понять, что это про нее – как бы ни был далек Саня, нерастаявшей и одинокой Фея себя не чувствовала.
На другой странице оказалось предсмертное послание Викентия Сергеевича: «Я знаю, тебе плохо, но наберись сил, выполни последнее задание, помоги уйти еще одному умершему».
Буквы прыгали, не складывались.
«Помощь прибудет. Ага!» – решила Фея.
Захлопнула – больше читать не хотелось.
«Даже в преддверии завершения моей не очень веселой баллады меня не устают баловать просьбами, откровениями и загадками. Достали!»
Серая пелена вновь сгустилась перед глазами.
Если бы сейчас перед ней материализовался Саня Кораблев, Фея бы его не узнала.
«Обреченность – вот моя сила. Обреченность – вот моя свобода», – подумала Фея и решила, что, прежде чем направится в Кремль, она совершит поступок, который панически откладывала весь этот месяц.
Боялась больше, чем смерти.
Сансара: «Через слова Зима»
Голова Кратера уже бездумно плавала по волнам безбрежной речи Шамана. Костя заканчивал:
– …из-за этой божественной трещинки мы все, пусть изначально чуть-чуть, но неисправимо испорчены. Из-за нее же мы все, даже на глубине неисправимой пошлости, чуть-чуть прекрасны.
Кратер дернул плечами:
– Всё? Усыпил. В чем мораль? Уже сто первый раз допытываюсь: где порхает «не моя Фея» в диалектическом многообразии наших миров? Как ее искать?
– Искать ее бесполезно. Сейчас надо терпеливо ждать конца…
– Надеюсь, это не намек на изначальную гомосексуальность мироздания?
– Ха-ха!.. У меня есть все основания считать, что нас ждут великие изменения. Мир мертвых – ошибка. Он мог сделать нас почти равными Богу. Мы должны были развоплощаться по мере достижения духовного совершенства. Однако люди не воспринимают смерть как дополнительный шанс. Не находят в смерти просветления и умиротворения вечностью. Они еще больше калечат размягченные смертью души. Мир мертвых стал катастрофически близок. Если этот нарост с мира живых не удалить – конец всему.
– Парень, ты крут! По-твоему, Господь вот так запросто начнет выключать миры? Миллиарды жизней?
– В чем трагедия? Ценно только то, что уникально. Все остальное – пластилин. Миры идентичны, содержат почти одинаковую информацию. Главное, чтобы сохранилась хотя бы одна копия…
Кратер хмыкнул:
– Но меня же обесточат. Меня не будет!
– Что есть ты? Твои чувства, твои мысли, даже твое тело сохранится – значит, сохранится и сам индивидуум.
– Тебя не переспорить…
– Разочарования в человечестве нелегко исцелить. Нам давно нужен обещанный Судный День, который встряхнет то, что потеряло возможность развиваться. Нельзя дальше бултыхаться в этой тине и из нее же хлебать.
– Алё, Костян! – снова перебил Кратер. – Ты славно грузишь, но я – банально рационален. Чтобы мне сейчас дослушать тебя и поверить, требуется чудо. Все просто. Меняю чудо на пожизненное поклонение. Нормальный библейский бартер.
Костя искренне удивился. Присел, халат распахнулся до тронутых сединой лобковых волос.
Кратер продолжил:
– Помнишь, как Морфиус втирал Нео, что мир вокруг – фуфло, а потом продемонстрировал правду? Мне нужно что-то вроде этого.
Костя развел руками:
– Наш мир материален. Я не смогу натянуть глаз на жопу.
– Тогда до свиданья. – Кратер встал. – Насколько я понимаю, деньги тебе не нужны. Не провожай меня. Пока дойду до двери, постараюсь забыть ахинею, что ты мне наплел.
– У тебя ленивый мозг, – сказал ему в спину Костя. – Не разрешаешь расшевелить извилины.
Кратера никогда прежде не упрекали в тугодумии.
– Действуй. Побежишь за утюгом?
– Я даже дотрагиваться до тебя не буду. Закрой глаза, я попробую передать фрагментик своего знания.
Кратер зажмурился.
Костя забубнил:
– Мне нужно помочь. Представь нашу голубую планету. Какой-нибудь уютный закоулок. Или Вселенную. Теперь…
Он причитал что-то еще, но Кратер не слушал. Образы медленно вычерпывались из памяти. В основном, это были красивые картинки, которые вывешиваются на компьютер как фон или заставка («Обои», – вспомнил название Кратер). Кошки, рыбы, звери, водопады, горы, киты, льдины, любые завораживающие фотографии – память услужливо предлагала варианты.