Через секунду Саня понял, что не дышит, через две – что не может остановить накатывающийся обморок, через три где-то в глубине его головы раздался едкий голос Кратера:

– Мы вам сто раз стучали.

Саня видел только растерянный взгляд Феи. Ее лицо всплывало к потолку. Оптический обман доконал его – Кораблев потерял сознание.

Фея поднялась на ноги. Лицо – сплошной синяк, одежда порвана, по всему телу кровоподтеки. Она совершила почти невозможное – уделала бывшего офицера СВР. Вошедшие расступились. Никто не рискнул бы загородить ей дорогу – дерзости у Феи даже сейчас вполне хватит, чтобы вызвать на бой все вооруженные силы России. Но о том, что подобная схватка неминуема, знал только Витек. Он смотрел в спину Феи и с трудом сдерживался, чтобы не догнать и не обнять на прощание.

Равнодушный пророческий голос нашептывал – она еще сможет обнять его. Он – уже никогда.

В восемь часов утра дирижабли начали катать людей.

Юля Савичева: «Высоко»

Наши миры не станут последним и единственным убежищем человека. Все изменится, все уже меняется. Мы привыкли ощущать реальность как что-то неизбывное. Горы, моря, демократия, города, авиаперелеты. Бескрайность планеты, Солнечной системы, Вселенной – перестали пугать и угнетать воображение. Покорение мира превратилось в слишком банальную фантазию. Так продолжаться не может.

На смену нынешним должны прийти новые иллюзии. Уже приходят. Пострашнее, поизобретательней, с голливудским душком.

Многое будет разрушено. В первую очередь растают самые главные заблуждения живых: срок службы сердечной мышцы или нервных клеток определяет продолжительность жизни; материальность, осязательность, цвет, запах – главные доказательства существования окружающего мира.

Начнется лихорадочный поиск новых отправных точек, которые позволили бы человеку построить вокруг себя хоть что-то напоминающее прежнее пространство-время. Если получится, мы легко совершим и следующий шаг – найдем среди руин исчезнувших Вселенных, отразившихся в нескольких миллиардах осколков, хоть что-то столь же уютное, как вера и любовь.

В этом огромном зеркале, прежде называвшемся «человечество» или «душа», должно что-то остаться. Угасшие, замерзшие, покрытые многометровыми историческими слоями сохранившиеся угольки первыми затеплятся в неведомом, неизмеримом, заменившем привычное-обжитое.

Пусть те, кто придет после нас, найдет их! Этими искорками все еще можно освятить новую территорию жизни.

Не найдут?..

Остается только надеяться, что в этой игре в прятки все будут спасены. И кошки, и мышки. И плачущие, и оплакиваемые. И верующие, и разуверившиеся, проклинающие и проклинаемые, богатые и бедные, сильные и слабые, безрассудные и прагматичные… Нет смысла пересчитывать свои заслуги или свои грехи.

Ибо нет Кары Божьей. Нет суда. Нет последствий. Самое страшное последствие – не заметить, кем был человек, не узнать, кем он мог стать.

Vanessa Paradis: «Emmenez-moi» & Guns’N’Roses: «Don’t Cry»

Фея с трудом нашла Ленку в стрип-баре. Пришлось раз пятнадцать созваниваться, прежде чем отыскалось это огромное несуразное заведение в трущобах Жулебино.

– Где пропадала? – Ленка пыхнула в сторону Феи болтающейся во рту сигаретой, но не повернулась к подруге, продолжая старательно засовывать сто баксов в красные трусики раскрашенной как индеец девицы. Неизящные, нетрепетные движения. Чувствовалось отсутствие навыка и желания. – Тридцать четыре тысячелетия не появлялась. Я думала, ты того – вместе с другими копыта двинула. Безвестно окочурившаяся.

Здесь Фея не удержалась и бросилась тискать-щекотать-целовать ее.

Ленка была возмутительно трезва для здешней вакханалии праздника, всеобщей скорби по ушедшим, прогрессирующего ужаса перед будущим.

– Мужские лоснящиеся тушки больше не забавляют? – Фея наконец оторвалась от подруги, уселась рядом и мигом допила ее сок.

– Да ну этих дьяволов… Они прочнее на ногах стоят. Бубенцами потрясут и думают – будут жить вечно… А эти, – она махнула в сторону танцевальных площадок, освещены были только шесть из десяти, – бедненькие-бедненькие… худенькие-худенькие…

Первые два слова окончания этой фразы были произнесены с сожалением, последние – с явной завистью.

– Не то что я – вечно беременная самка гиппопотама…

Фея вдруг поняла, что произошло – Ленку коварно бросили. Впервые! В другой раз в глубине души Фея наверняка бы порадовалась, но сейчас принялась забалтывать ее печаль. И пыталась начать о другом, и собрала в рукав несколько отвлеченных новостей, но уже через минуту беседа выюлила к главному:

– Ну а как твой прынц Коломенский? С ископаемой «Shopar’дой»? – Ленка ловко распечатывала джинна Феиной истории.