— Отец Андрей! — не выдержал он: Если не секрет, почему вас так взволновала судьба г-на Павлова? Это же не реальный человек, а литературный герой.

— Дорогой друг, — отвечал ему священник, — чтение хорошей художественной литературы, это — наиболее доступный способ продлить свою жизнь, — ровно настолько, со сколькими литературными героями вы пройдете, рука об руку, через хитросплетения их судьбы, которая, хотя вам это в это трудно поверить, тоже есть проявление промысла божьего.

29 декабря, в среду, программа "ЭП-Мастер сочинила загадочно-страшный, сюрреалистический и экспрессионистический рассказ о перемещении Дмитрия Васильевича Павлова в дебри исторических времен и первых четырех днях его пребывания среди людей, которые приняли его за своего сородича. Впоследствии Антон Шлыков для удобства читателя разбил эту новеллу на две главы и сделал ряд небольших дополнений и исправлений.

"Все забавно, пока это касается кого-нибудь другого".

Уильям Роджер

I

Слушая увертюру к балету Прокофьева "Ромео и Джульетта", Павлов задремал и внезапно ощутил себя в состоянии свободного полета. Он летел, но не так, как булгаковская Маргарита, с помощью половой щетки, или гоголевский кузнец Вакула — на черте. Он летел так, как летают во сне дети. Такой способ перемещения в пространстве, с точки зрения марксистско-ленинской философии, предосудительным не являлся и цензурой не запрещался, например, в 70-е годы прошлого столетия на советской эстраде был разрешен к исполнению шлягер, начинающийся словами:

"В детстве я летал во сне,

В звездах в темно- синей мгле,

Город мирно спал,

А я летал…"

Дети счастливее взрослых уже хотя бы потому, что, летая во сне, они не думают о гравитации, космическом вакууме и о прочих законах физического мира. Просто летают и все.

Успев подзабыть, как он летал в своих детских снах, Павлов стал проецировать в своем сознании технические средства перемещения физических тел в безвоздушной среде. В какой-то момент он представил себя астрогеологом, который возвращается на Землю из экспедиции на таинственную планету, вроде Соляриса Станислава Лемма. Он режет пространство на космическом корабле, но не типа Союз-Аполлон, с маломощным керосиновым движком, а на настоящем звездолете, подобном Millennium Falcon, на котором со скоростью света путешествовали в одной далекой галактике герои фильма Джорджа Лукаса "Звездные войны: эпизод IV: Новая надежда". Он недавно видел этот фильм на закрытом показе в Доме кино. (1) Ему понравилось.

И вот, ничуть не смущаясь присутствия на посту управления "Фалькона" каких-то субтильных субъектов в серебристой униформе, он уверенно проходит между рядами кресел к отдельно стоящему на возвышении креслу Командора, садится в него и закидывает ноги на стоящий перед ним, перемигивающийся разноцветными огнями, стол. Или то, что он принял за стол. Затем, прокашлявшись, ради значительности предстоящих к отдаче приказов, он махнул правой рукой и объявил:

— Поехали!

В тот же миг завыла сирена, субтильные субъекты в серебристой униформе вскочили со своих мест и побежали, как муравьи, по своим местам: палубам, отсекам, каютам, отделениям и т. д. Удовлетворенный произведенным эффектом, Павлов отдает следующий приказ:

— Млечный путь! Солнечная система! Вторая планета! Со скоростью света!

Про то, что Земля — не вторая, а третья планета Солнечной системы Павлов вспомнил опосля, но приказ уточнять не стал, дескать, ребята на корабле наверняка грамотные, разберутся. Он почувствовал, как Millennium Falcon завибрировал и понял, что еще немного, и он приобретет форму светоносного луча в соответствии с известной формулой Эйнштейна о соотношении массы и энергии.

— Щас! Яркая вспышка, тоннельный переход через гиперпространство. И вот она — Земля! — вообразил он и закричал в воображаемый микрофон:

— Земля! Земля! Прошу посадки!

Перед ним развернулся дисплей, на котором он увидел трехмерное изображение вращающейся вокруг Солнца и вокруг собственной оси величественной в своем космическом облике голубой планеты, которую нельзя спутать ни с какой другой. Да, это — Земля! Одна сторона ее, противоположная Солнцу, погружена во тьму, другая — ярко освещена.

— Пожалуй, надо дать команду на торможение и пересаживаться в челнок, — подумал Павлов, и в тот же миг обнаружил себя за штурвалом одноместного космического корабля с низкокалорийной энергетической установкой. В голове мелькнула мысль:

— Наверное, двигатель этой колымаги на водородном топливе работает.

На дисплее возникла голограмма земной поверхности, к которой направлялся челнок, и Павлов заволновался:

— Куда ему дали добро приземляться: на мыс Канавералл или на Байконур? Что если СССР и США все еще находятся в состоянии "холодной войны"? Вдруг его собьют, как Пауэрса?

В таком случае он бы предпочел иметь более надежное средство передвижения, например пассажирский реактивный лайнер, но лучше не Boeing, а Ту-154.

Его желание мгновенно исполнились: теперь он — пассажир реактивного лайнера, летящего над облаками. Шума двигателя совсем не слышно, да и в салоне он, кажется, совсем один.

— Куда же я лечу, — думает он, — может, опять в Иркутск в гости к Эдику? Неужели мне снова посчастливится увидеть восход Солнца?

Восход Солнца с борта самолета, это, — не просто зрелище восхода, привычно наблюдаемое с земли. С самолета все смотрится по другому, поскольку наблюдателю кажется, что он находится выше Солнца. Внизу — черная бездна, горизонт постепенно окрашивается в красно-оранжевые цвета, и вот приходит время полного восхода. Сначала появляется маленькая полоска ярко-красного цвета на черном бархате неба, и мгновенно начинает увеличиваться, каждая секунда прибавляет сантиметры красноты и света. В действительности Солнце еще невидимо, но световые лучи, огибая Землю, начинают проецировать его цвет и форму. И вот огненный шар уже полностью выходит из ночи, на него уже невозможно смотреть.