— Некогда с ней возиться. Просто закрой окно, а затем объясни пациенту, с которым мне разговаривать не хочется, поскольку он сам — "засранец", о цели предстоящей операции, — потребовал лже-мичман.

Арнольд Борисович хлопком в ладони закрыл окно и, подойдя к изголовью кровати, улыбнулся, хитро прищурился и торжественно объявил:

— Дорогой Дмитрий Васильевич! По просьбе вечно-живого дедушки невинно убиенной принцессы Роксаны, — того самого, что лежит, забальзамированный, в золотом саркофаге под толщей земли самого высокого кургана уйгурской степи, мы проведем вам пластическую операцию по изменению пола. Заодно, естественно, мы заменим ваши переломанные и израненные конечности. Все — бесплатно. Донорские женские органы, которые я не буду перечислять, чтобы не коробить ваш слух, мы заимствуем у вашей супруги Ириски. Ваша умная голова, широкие плечи и натренированные бицепсы останутся при вас. Груди, бедра, ягодицы и ноги мы отрежем от Ириски и аккуратно к вам без швов прикрепим. После этого вы соединитесь с ней, так сказать, душой и телом. Были двое, а станет одно. Ваш могучий, кхе-кхе, детородный орган, заберет себе их высочество. Дедушка Роксаны, по правде говоря, пожелал, чтобы мы прицепили вам эту штучку на лоб, но мы, подумав, решили, что это — не эстетично, и, к тому же, помешает вам в холодную и дождливую погоду пользоваться головным убором.

Когда Павлов услышал эти слова, внутри у него все оборвалось. Сердце, учащенно забившись, остановилось, и он понял, что умирает, не завершив свои труды и даже не простившись с родными и близкими ему людьми. Лже-мичман, заметив его состояние, толкнул Арнольда Борисовича в спину и закричал:

— Мы его теряем! Скорее тащи электрошок!

Арнольд Борисович кинулся к камину, и в этот момент Павлов увидел, что дом горит, то есть не весь дом, конечно, а только потолок, причем, так ярко, что глаза слепит. Потом он обратил внимание на то, что огонь какой-то не естественный — белого цвета и тепла от него нет. И, вдруг, из языков пламени, собравшихся в один факел, перед его кроватью возникла женщина ослепительной красоты в охотничьем комбинезоне лазуритового цвета с ярким блеском и мягкой, приятной полупрозрачностью.

— Оставь его, Бафомет, он не твой! — решительно заявила она голосом, который невозможно было ни с кем спутать.

Вне всякого сомнения, это была Медвяная Роса.

— Пошла в преисподнюю, коза драная! Шлюха! — что есть мочи заорал Арнольд Борисович и замахал руками, пытаясь отогнать ее прочь.

— Кто это?! — удивился лже-мичман, которого Медвяная Роса назвала незнакомым Павлову именем.

— Так, одна шлюшка, изменившая своему первому мужу, а затем и нашему другу, — сказал Арнольд Борисович и противно захихикал.

Павлов почувствовал, как у него снова застучало сердце, но уже не слева, а справа. Он попробовал пошевелить конечностями, и у него это получилось. Собравшись с силами, он приподнялся с кровати, а затем даже смог на ее сесть и спустить ноги на пол. Бедро, ноги и руки уже совершенно не болели, и по всему телу разлилась приятная легкость. Руки сами собой потянулись к арбалету, но поднять его он не смог, только чуть-чуть сдвинул с места.

Арнольд Борисович еще больше усилил свои крики и маты, а Медвяная Роса, молча, смотрела на него гневным взглядом. И под воздействием силы этого взгляда с бесом начали происходить странные метаморфозы: он стал меняться в лицах, среди которых Павлов узнал Эскулап-хана и своего бывшего коллегу по работе в Главлите Арнольда Борисовича Шлаги. Одежда на бесе задымилась, а лицо приобрело багровый оттенок.

В то, что произошло дальше, Павлову верилось с большим трудом. Медвяная Роса протянула ему руку. Схватившись за нее, он встал на ноги. Арнольд Борисович и его начальник загородили проход, зашипели и зарычали, угрожающе обнажив острые клыки. Звякнуло разбитое стекло, и в окне мелькнула седая голова шаманки Айдан. Увлекаемый Медвяной Росой, Павлов пролетел сквозь потолок и очутился на четырехскатной крыше, покрытой добротным тесом. Судя по положению луны, было два или три часа ночи.

Входная дверь флигеля громко хлопнула. Из нее, как ошпаренный, выскочил Арнольд Борисович Шлаги и истошным голосом заорал:

— Незаконная кремация! Я протестую!

Его крики привлекли внимание охраны, возвращавшейся с обхода вверенного им участка подворья. Они подняли тревогу, и бросилась на Арнольда Борисовича с копьями наперевес. На помощь к ним уже бежали слуги Капуцина с рогатинами и топорами. Одежда на бесе вспыхнула, и он попытался от нее избавиться, превратившись в кошку. Но превращение получилось у него только наполовину, поэтому кроме одежды на нем еще и загорелась шерсть. Чтобы сбить пламя, бес начал кататься по влажной траве. В него полетели копья. Тогда бес, большими прыжками, на четырех огромных лапах, понесся сторону выгребной ямы, в которую обитатели орландского подворья сваливали мусор и сливали нечистоты. Пробив головой хлипкий настил, бес скрылся в яме. Преследовавшие его охранники и слуги Капуцина окружили яму и в нерешительности встали с поднятыми в замахе копьями, рогатинами и топорами.

Из открытой настежь двери флигеля в одной сорочке и босиком выбежала Ириски, и, заламывая руки, громко зарыдала.

— Пойдем! Дальше тебе будет очень больно смотреть, — предложила Медвяная Роса и крепко сжала ему руку.

Он повернулся к ней, уткнулся лицом в грудь и заплакал от переполнявшего его чувства благодарности и светлой радости. Медвяная Роса гладила его, как маленького, по голове и шептала нежные и ласковые слова, от которых ему становилось все легче и легче. Он даже не заметил, что вместе с нею уже поднялся и парит над землей на высоте птичьего полета. Когда же, наконец, до него дошло, что законы земной гравитации на него не действуют, он спросил себя и ее:

— Неужели это все?

— Нет, — ответила она и уточнила: Тебе предстоит пересадка на другой плот и возвращение к родным берегам.

— А ты? — робко поинтересовался он.

— Я останусь с тобой, и теперь уже навсегда, — ответила она и в ее живых глазах заиграли добрые и веселые смешинки.

Он хотел было спросить ее о цели и маршруте предстоящего путешествия, как она привлекла его внимание к тому, что происходит на земле, то есть на территории орландского подворья, от которого они, незаметно, отлетели на расстояние полукилометра. Из высокой кирпичной трубы на крыше флигеля вырвался язык пламени и принял форму козлиной головы с большими рогами, бородой и пустыми черными глазницами.