Высадив нас с Галоном на посту Леонардо, Арналдо, не заглушая мотора, махнул рукой, крикнул: «До встречи в Сан-Пауло!» — и улетел, взяв курс на юг, на Шавантину, где он надеялся заправиться бензином, чтобы добраться до Гойании. А мы отправляемся в лагерь, где застаем Орландо, охваченного бурной деятельностью: он готовит экипаж «Арки» к отплытию. Громадная лодка, уже оснашенная двумя подвесными моторами, нагруженная провизией, ружьями, одеялами, бочками с бензином, застыла, словно приклеенная к зеркальной глади Туатуари. Орландо кричит, командуя, что взять, что оставить, ругается, грозит кому-то, размахивает руками, потом неожиданно начинает смеяться, поддавая ногой под блестящий голый зад какому-нибудь медлительному кайапо или камаюра. Удостоенный такой чести лодырь весело гогочет, горделиво глядя на своих соплеменников.

Услышав щелканье моего фотоаппарата, Орландо оборачивается и предлагает:

— Если не очень устал, то советую съездить с Мейрованом. Он сейчас повезет обед на плантацию.

Я хватаю второй аппарат, заряженный цветной пленкой, и бегу к «джипу», в котором стоит громадный бак с «рис-фасолью», бдительно охраняемый Бенедито Селестино, щупленьким небритым человечком, исполняющим здесь, на Посту, обязанности, как он сказал, скромно потупив глаза, «главного строителя». Повар Сабино приносит ведро воды, Мейрован ставит его рядом с баком и трогается в путь.

Мы выезжаем с территории Поста и направляемся по тропе вдоль реки. Едем лесом, потом пересекаем иссушенную солнцем поляну с громадными муравьиными башнями, снова углубляемся в темную жаркую чащу. «Джип» ныряет по буеракам. На каждом шагу приходится пригибаться, уклоняясь от веток и лиан.

— Нравится вам здесь? — спрашивает Бенедито.

— Да, конечно.

— А как вам показался Орландо?

— Один из самых интересных людей, которых я когда-либо встречал.

— Великий человек, — убежденно говорит Бенедито, покачивая головой в знак согласия с самим собой. — Именно великий. Если бы у нас, в Бразилии, таких, как он, было побольше, тогда бы мы...

Он снова кивает головой и многозначительно морщит лоб.

— Вот вы видели Кокоти, который за ним бегает, как собачка?

— Да.

— Этого Кокоти он от смерти спас: родители видели, что сын помирает, принесли к Орландо, и он три месяца выхаживал его, кормил с ложки, спать клал на свою постель. И Кокоти выжил. Видали, какой стал резвый мальчишка? А Клаудио вы знаете?

— Да, сегодня утром мы вернулись из Диауарума.

— Так Клаудио — тот вообще святой.

— Как это?

— А вот так: святой. Тоже великий человек, но совсем другой. Орландо — шумный, веселый, да? А тот, наоборот, тихий такой, книжки читает. Знаете, сколько у него книжек?

— Видел.

— То-то! Другому столько и за три жизни не прочитать. — Бенедито доверительно наклоняется ко мне и переходит па полушепот. — ...Мне даже кажется, что он немножко... того, а? Как вы считаете?

— И каком смысле «того»?

Слишком много начитался, понимаете? Это же вредно: столько читать, да? Потому он такой грустный всегда. И тихий, да?

— Да нет, я ничего такого не обнаружил.

— Вы думаете? Ну, может быть... Не знаю. А то я иногда гляжу на него, когда он к нам приезжает, и думаю: отчего же это он такой грустный, да?

— А сами вы давно здесь?

— Здесь, на Посту, пять лет, а вообще в сельве — двадцать два.

— Ого! — уважительно удивляюсь я. — И не надоело?

— А почему должно надоесть? Жизнь здесь нормальная. Работы хватает. Я, вы знаете, работу люблю, строить люблю. Где только я не строил: и в Шавантине, и в Кашимбо, и в Арагарсасе, и в Жакареаканге. Тут вокруг, в сельве, все моими руками построено, да? Не вспомнить всего, что строил!

— А как вы попали в сельву?

— А куда мне было деваться: мы же из кабокло, бедняки. Отец мой в штате Сеара пытался как-то устроиться. Но разве можно без земли прожить, да? Знаете ведь, как у нас: хорошие земли все заняты, а соленые, сухие — разве на них проживешь? Вот я и решил податься сюда, в сельву. И дочку с собой взял. Марию, знаете ее, да? Она вместе с Мариной работает медсестрой.

— Здесь, стало быть, лучше, чем в Сеаре? — Конечно! Тут работа всегда есть, и платят за нее так, что на «рис-фасоль» хватает.

— А что делать-то приходится?

— Да все что угодно. Почти весь Пост моими руками выстроен. Мало — выстроен! Постоянно переделывать что-нибудь приходится, чинить. Как ливень с ураганом пройдет, так, глядишь, там крышу снесло, там дверь выбило, там еще что-то случилось. Опять же Орландо — знаете, какой он беспокойный? То ему надо переделать, это надо перестроить, да? Отдыхать некогда, да я и не жалуюсь, я работу люблю. Жалко только, не все у меня получается, что нужно для Орландо: я ведь все на глаз делаю, без расчета, без чертежа. Неграмотный я. Ежели бы мне научиться немного, я бы тогда...